и последняя книга, потому что после ее написания автора бросили на съедение голодным собакам. Представляя его крики боли от раздирания плоти сотнями острых зубов, Мелани задумывалась, не пожалел ли он о том, что решил написать книгу. Именно поэтому томик становился ценнее, пропитавшись невидимой кровью писателя.
Это мог быть обычный молчаливый вечер в семье Мелани, если бы не одно роковое «но»: он был последним в их спокойной жизни.
– Мелани! – позвала Беатрисия. – Спускайся обедать!
Девушка с грустью заметила, что голос мамы меняется. Он становится тише и скрипучее, словно матушку трясут. Мелани часто думала о смерти. Размышляла, сколько лет отведено жить ей и ради чего. Ведь в каждой жизни человека есть скрытый смысл. Кто-то успевает его раскрыть и умирает счастливым, а кто-то покидает этот мир, не оставив от себя ни следа.
«На свете жило столько людей, а мы знаем лишь о сотнях».
Она спустилась. Беатрисия уже сидела за столом и, сложив руки на коленях, ждала дочь.
В дверь постучали. Мелани и матушка в испуге бросили взгляд на вход. Удары не прекращались, заставляя замереть в оцепенении. Затем раздался голос:
– Открывайте! – Это был мужчина. Не сказать, что злой. Скорее, он дрожал от уличного холода.
Мелани, оглянувшись на мать и получив от нее кивок, двинулась ко входу.
– Кто вы? – спросила она осторожно, стараясь не выдать беспокойства.
– Вести из королевского замка для Беатрисии.
Мать встала из-за стола и поспешно открыла дверь. На пороге стоял худощавый мужчина. С сумкой на плече, в насквозь промокшем плаще с капюшоном, в изношенной рубахе, измазанных в грязи штанах. Похоже, вестник вышел еще до того, как полил дождь. Седые волосы слиплись на лице, глаза горели.
– Проходите. – Беатрисия любезно отошла от двери, впуская гостя.
Мелани прижалась к окну, схватилась за подоконник и напряглась. Вестники были нечастыми гостями в ее доме, а если и приходили, то с важнейшими новостями.
– Присаживайтесь, господин Тоулин. – Беатрисия указала на стул напротив себя. – Хотите есть?
Мужчина посмотрел на нее оскорбленно, словно желание есть считалось постыдным для человека. В следующую секунду его лицо разгладилось. Он выпрямился, улыбнулся и мягко произнес:
– Спасибо, я воздержусь.
Рядом с вестником Тоулином Мелани чувствовала себя как с дикой храпящей собакой. На вид он был милым и добродушным, но глаза порой выдавали подозрительно напряженные искры, губы сжимались, а взгляд бегал по комнате. Всего пару раз, но Мелани и этого хватило, чтобы заподозрить неладное. От него веяло жадностью. Такому человеку нельзя доверять слишком много.
– Какие же вести вы принесли? – наконец спросила Беатрисия.
Тоулин, казалось, и забыл, ради чего пришел. Он продрог до нитки, и тепло дома заставило его забыть о деле. Он потянулся к кожаной сумке, закрытой так прочно, что ни одна капля воды не смогла бы просочиться внутрь,