где в полном боевом одеянии присел, на дорожку, матёрый волкобой. Не договорив до конца приветственную речь, Николай, увидевший необыкновенную картину, настолько был сражён, что не нашёл силы сказать: «Ах!». Как говорится, онемел ни бе ни ме, так и замер в исступлении. Шок!
– Здорова, Микола. Коли не шутишь?.. – с большим удивлением в голосе, до предела растягивая фразу, проговорил хозяин, тем самым прерывая немую сцену устремлённых друг на друга взглядов. – Ты чего пожаловал, племянничек, случилось что, али как? – всё ещё пытаясь оценить настроение гостя, уставился он вопросительным взглядом в ошалевшего Николая.
Теперь сам Степан удивлённо застыл, глядя на него. Уж очень у молодого гостя был странный вид, и выражение лица было слишком странное. Сам молодец как бы вмёрз в земляной пол избушки, нижняя челюсть отвисла, глаза расширились так, что напоказ было выставлено всё глазное яблоко в полном объёме. По‑простому – «бельма лезли из орбит». Степан сообразил, что пора что‑то предпринять, встал и сделал шаг навстречу опешившему, полностью отрешённому субъекту. Но это движение ещё больше отшатнуло гостя, притом пол так и не отпустил его ноги, от этого перепуганный чем‑то гость непроизвольно упёрся спиной в угол дверного проёма, выронив из рук принесённую корзинку. Из неё на пол посыпались пожитки, всё её содержимое. Вроде это и плохо, а обстановку мгновенно разрядило. Степан наконец сообразил, что Николая поставил в тупик его внешний вид, то есть боевой раскрас и необычные одежды. И хозяин, осознав это, расхохотался, от смеха так и рухнув на свой табурет. Он ещё с минуту не мог сдерживать истерического хохота, прильнув лицом к руке, которая лежала на краю стола. Показывал пальцем на отуплённое лицо Николая и вновь захлёбывался в очередной волне подступившего смеха:
– Ты – ить – шо – такое? Ха‑ха‑ха. Коль – а? Напужался али? Ха‑ха‑ха.
Понемногу Николай пришёл в себя, разобравшись, что к чему, что пред ним нормальный человек и зовут его Степан, сначала с лёгким придыханием, потом в такт хохоту Степана, осознав своё дурацкое положение, сам перешёл на истерический неподдельный с надрывом смех. Теперь они хохотали вместе, друг над другом, тыча указательными пальцами каждый в сторону своего оппонента, и при этом, как говорится, не держались на ногах. Если Степан сидел, то табурет под ним гулял, не находя места, а вот Николай, подогнув ноги в коленях, корчился в истерическом припадке и обтирал своим полушубком белёную стену комнаты, в которой произошла эта сцена. Всё когда‑то заканчивается. Вскоре их отупляющий хохот стал стихать и помалу завершился полной потерей сил. Отдуваясь и утирая слёзы со щёк, Николай, наконец заметив опрокинутую им корзинку и вывалившиеся из неё продукты, вновь зашёлся смехом. Его накрыл повторный приступ, к счастью, более короткий. Понемногу оба стали приходить в себя, оправляясь и одновременно собирая с пола всё ранее опрокинутое.
– Это тебе дед передал, чтоб лечился и не вздумал разболеться, – собравши остатки