Милиция гоняла их, но вполсилы, и, покупая поздно вечером батон или кусок сыра, Антон замечал: покупка эта обставляется с таинственностью, достойной настоящих барыг. Итак, они миновали старушек, бесконечно долго шли между киосков, потом свернули куда-то вбок и через десять минут оказались в темном Аленином дворе. Шли молча, обнявшись, словно превратившись в единый четырехногий механизм. Как иногда бывало под травой, движение полностью захватило Антона. Хорошая шмаль у Горского, подумал он, два косяка – а вставило круто!
В прихожей у Алены горел свет. Будто оправдываясь, она сказала:
– Не люблю приходить в темноту.
Маленькая съемная квартирка, комната, кухня. Из мебели – раздвижная тахта, большой шкаф и телевизор с видеомагнитофоном на табуретке. Антон представил, как по вечерам Алена смотрит тупой американский фильм, курит косяк, надеется, что трава сделает кино чуть интереснее.
Алена предложила чаю, Антон кивнул. Было неловко. Надо что-то сделать… попрощаться и уйти, обнять и поцеловать, сказать что-нибудь, в конце концов.
– Отличная у Горского трава, – сказал он.
– Это Васькина, – сказала Алена. – Хочешь, я тебе отсыплю?
Антон согласился, Алена пересыпала коноплю из металлической баночки в самодельный кулек. Антон смотрел ей через плечо и никак не мог отделаться от наваждения: слышал шумное Лерино дыхание, видел, как падает на пол расстегнутый корсет, освобождаются огромные груди… взяв пакетик, вышел в прихожую, сунул во внутренний карман, завернул в ванную. Вымыл руки, смочил лицо водой, подумал: «Надо либо уходить, либо трахнуть ее немедленно». Антон не любил собственного возбуждения, не понимал, что с ним сегодня происходит. Может, вожделение – как венерическая болезнь, думал он, Лера передала мне, а я должен передать Алене и вернуться в свой привычный, безопасный мир, где от других людей не надо ничего – кроме веществ или денег на вещества.
Мельком он подумал о Косте – вот у кого много денег, вот уж кого интересуют женщины! – подумал о старушках у метро – вот уж у кого не будет денег, сколько бы не продавали они по ночам хлеб и яйца! – и вышел на кухню.
Обнял Алену, заглянул ей через плечо. В руках она держала неумело нарисованную картинку: семь башен высились под синим небом, уже расплывающимся от слез.
Они занимались любовью прямо на ковре. Алена рыдала, и сначала Антон пытался утешить ее, слизывал слезы со щек, говорил какие-то ласковые слова, целовал нежно, старался соответствовать моменту, но чем дальше, тем больше им овладевал какой-то амок, словно в Васину траву насыпали стимуляторов. Он двигался все резче и резче, быстрее и быстрее, Алена всхлипывала где-то далеко внизу – не то от удовольствия, не то в истерике. Вдруг она приподнялась, выскользнула из-под Антона, стала на четвереньки.
– Давай так, – сказала она и снова зарыдала. Глядя на Аленин выпирающий позвоночник, Антон снова увидел полную спину Леры, колыхание плоти, барханы