я предоставлю ей для этого все возможности.
Фелиция помрачнела.
– Ради всего святого, Певерелл, разве ты не в состоянии придать этому делу надлежащее направление? – презрительно спросила она. – Бедная Александра лишилась рассудка. Она утратила контроль над собой и позволила болезненным фантазиям взять верх. Да это самое нелепое из преступлений! Что случится, если каждая женщина, заподозрившая своего мужа в неверности – а таких половина Лондона! – прибегнет к убийству? Общество просто расшатается и рухнет. – Она перевела дух и заговорила более спокойно. – Можешь ты внушить ей, когда вы снова увидитесь, что если она не желает думать о себе, то пусть подумает хотя бы о своей семье, особенно о сыне, который еще совсем дитя? Пусть представит, что будет с ним после публичного скандала! Объясни ей все это – если, конечно, ее бедный рассудок способен еще что-то воспринять.
Юрист выслушал ее, согласно кивая.
– Я объясню ей все, матушка. – Он промокнул губы салфеткой, и, глядя на его лицо, можно было подумать, что этот человек обсуждал какое-нибудь незначительное дело – например, о передаче новому владельцу нескольких акров земли.
Дамарис смотрела на него, широко раскрыв глаза. Эдит молчала. Рэндольф продолжал есть суп.
Фелиция была разгневана, и пальцы ее непроизвольно комкали салфетку. Однако она и виду не подала, что на этот раз потерпела поражение.
Наконец ее муж отложил ложку.
– Полагаю, ты знаешь, что следует делать, – проворчал он, глядя на зятя. – Но что-то мне все это не нравится.
– Армия и правосудие – не совсем одно и то же, – любезно ответил Эрскин. Терпение его было поистине несокрушимым. – У нас тоже идет своего рода война, но другим оружием и по другим правилам. – Он улыбнулся куда-то в сторону. – Мы тоже решаем вопросы жизни и смерти, сражаемся за земли и богатство, но оружие наше – слова, а поле боя – разум.
Полковник пробормотал что-то себе под нос. Лицо его по-прежнему выражало неодобрение.
– Временами ты слишком важничаешь, Певерелл, – кисло заметила Фелиция.
– Да, – согласился юрист и улыбнулся, глядя в потолок. – Дамарис говорит, что я чванлив. – Он повернулся и посмотрел на Эстер. – Кто ваш адвокат, мисс Лэттерли?
– Оливер Рэтбоун, – немедленно отозвалась женщина.
– В самом деле? – Глаза Эрскина широко раскрылись. – Это поистине блестящий адвокат! Я помню, как он провел дело Грея. Какой был тогда вынесен небывалый вердикт! И вы всерьез полагаете, что он согласится защищать Александру?
– Если она того пожелает. – Эстер чувствовала себя неловко. Она уже не могла бестрепетно смотреть кому-либо в глаза, даже Певереллу.
– Замечательно! – негромко произнес он. – Ах, как все замечательно складывается! Это весьма любезно с вашей стороны, мисс Лэттерли. Репутация мистера Рэтбоуна мне хорошо известна. Я сообщу об этом миссис Карлайон.
– Но, надеюсь, ты не позволишь ей предпринять никаких неверных шагов, – угрюмо сказала Фелиция. –