тех, кому давали приют; во всякому случае, так считал Арн Пиплс.
– Только дайте мне топор, парни, – любил повторять он. – Если я возьмусь за дело, то утром, придя на работу, вы обнаружите, что вчерашние щепки и пыль еще не улеглись…
«Я создан для летних лесозаготовок, – говорил Арн Пиплс. – Вам, миннесотцам, оно, может, и не по душе. Я же, пока сотню не повалю, даже толком не разогреюсь. Помню, работал я на вершине горы недалеко от Бисби в Аризоне – до солнца там оставалось одиннадцать или двенадцать миль. Температура переваливает за сорок пять градусов: поднимаешься на шаг, становится еще на градус жарче. И это в тени. Вот только тени там не было». Всех своих собратьев по лесозаготовкам он почему-то называл «миннесотцами». При этом, насколько можно было судить, ни один из них в жизни не бывал в Миннесоте.
Арн Пиплс приехал с Юго-Запада и утверждал, будто виделся и разговаривал с братьями Эрп в Тумстоуне; по его словам, знаменитые законники были не блюстителями, а «фанатиками порядка»[2]. В юности он работал на аризонских рудниках, потом десятилетиями валил деревья по всей стране, теперь же превратился в хилого, сморщенного колобродника, не в меру болтливого, сторонящегося тяжелой работы, самого дряхлого во всем лесу старика.
Полезен он бывал лишь от случая к случаю. Когда требовалось вырыть туннель, он был пороховой мартышкой – подрывником, то есть: устанавливал заряды и пробивал себе путь вглубь утеса, пока не выбирался с другой стороны; после каждого взрыва за ним расчищали завалы. Он был суеверен и делал все точно так же, как делал это в медных рудниках Мьюл-Маунтинс на юге Аризоны.
«Я был свидетелем того, как мистер Джон Джейкоб Уоррен потерял все свое состояние. Напился и заявил, что сможет обогнать коня, – это, кстати, вполне могло быть правдой. Не таким уж Арн Пиплс был лгуном, во всяком случае, не заявлял, что знаком со знаменитостями, кроме разве что Эрпов, ну и потом, никто из присутствовавших ни разу не слышал о Джоне Джейкобе Уоррене. – Поспорил, что сможет обогнать трехлетнего жеребца! Стоял посреди улицы, раскачиваясь взад-вперед, глаза в кучку, до того пьян – даром что богатейший человек в Аризоне! – и как припустит, дыша тому жеребцу прямо в зад. Поставил на кон рудник Медной королевы. И профукал! Вот с кем бы я потягался! Теперь-то он, конечно, не просто на мели – на дне, и поставить ему толком нечего».
Бывало, установив заряд и повернув подрывной винт, Пиплс не добивался никакого результата. И тогда лес затихал, сгущалось напряжение. Люди, работавшие в полумиле от того места, каким-то образом понимали, что заряд все равно вскоре рванет, и вся работа стопорилась. Пиплс вытряхивал из карманов свои немногочисленные ценности – медные часы, оловянную расческу, серебряную зубочистку, – складывал их на пень и направлялся, не оглядываясь, в темноту туннеля. Когда он возвращался и вновь поворачивал винт, динамит взрывался с присвистом, мужчины устраивали овацию, а из туннеля вырывалось