притянул ее к себе. Усадил рядом, на диване:
– Прости. Я понимаю, что тебе тяжело и противно. Но у меня нет другого выхода. Даже если я буду их пытать…
– Не надо пытать!
– …пытки могут быть бесполезны. Я не могу никем тебя заменить… нет больше ведьмы с такой интуицией и чтобы я ей доверял. Сам видеть эти сны я тоже не сумею. Я же не ведьма…
– Жаль, – сказала она с подобием улыбки.
Он обнял ее за плечи.
Любое прикосновение к той же Федоре отзывалось в нем мучительным напряжением, всплеском плотских желаний; теперь, ощущая под тонким свитером Ивгины плечи и ребра, он просто не хотел разжимать руки. Будто она лисенок. Будто она его сестра или, что вероятнее, дочь.
По мерцающему экрану телевизора беззвучно бегали яркие, нарочито ненастоящие люди.
– Ивга… Пойми меня. Я ведь не орден себе зарабатываю. На нас надвигается какая-то гадость, и я не знаю, где у нее, у гадости, предел. То ли просто кадровые перестановки на всех уровнях Инквизиции, то ли…
Он замолчал.
Вон она, книжка. На верхней полке, корешок из мешковины. События, совершавшиеся четыреста лет назад: «И царство их – на развалинах»…
Тухлая вода, подтопившая четыре сотни лет назад город Вижну. Несколько тысяч погибших… По тем временам – весь город. Эпидемия, отравленные колодцы, человеческие тела, зашитые в чрева коров…
Ивга вздрогнула. Он слишком сильно сдавил ее плечи.
Великого Инквизитора звали тогда Атрик Оль. Зимним вечером на центральной площади города Вижны орда обезумевших ведьм сожгла его на высоком костре. Во имя Великой матери…
– Ты поможешь, мне, Ивга. Я добьюсь от них, чего хочу. Это очень, очень важно.
Сперва он бежал, и прохожие шарахались с дороги, возмущенно орали вслед. Потом он выбился из сил и перешел на шаг; потом удалось взять себя в руки.
Прямо перед глазами оказался веселенький навес городского кафе; Клав хотел заказать большой стакан чего-нибудь горького и крепкого, одним ударом отшибающего разум, – но в последнюю минуту передумал и заказал апельсиновый сок. Нечего впадать в истерику. Истерика не поможет…
Сок, одновременно сладкий и кислый, застревал в горле; Клав несколько раз закашлялся, прежде чем допил до дна. Кокетливый фонарик заведения казался нестерпимо ярким, а фигуры людей, проходивших мимо, расплывались перед глазами, и Клав чувствовал себя испорченным аппаратом, кинокамерой, которая мучительно старается удержать резкость.
…А ведь мог бы сейчас лежать на цинке.
Он усмехнулся, и молоденькая официантка отшатнулась, напоровшись на эту усмешку. Решит еще, что маньяк… Вызовет полицию…
А ведь мог лежать на цинке. И любопытно, что сказали бы полицейские медики. Самоубийство? Возможно…
Он глубоко задышал, пережидая новую волну головокружения. Светящаяся река под ногами… невообразимо далеко. Летел бы, наверное, полминуты. И заглядывал в освещенные окна…
Случайность.