Для Тангейзера это стало новостью.
– Ты знаешь, почему Орланду переехал? – продолжил он расспросы.
– Я не посвящен в мысли господина Людовичи, и тем более в его побуждения.
– Ты знаешь, где я могу его найти или где он живет?
– Боюсь, что нет, сударь. – Похоже, этот факт тоже доставлял служителю удовольствие.
Матиаса предупреждали, что любое взаимодействие с парижскими чиновниками, даже самыми мелкими, потребует необыкновенной настойчивости.
– Однако он остается членом коллежа, – сказал он твердо.
– Насколько мне известно, сударь.
– Когда ты видел его в последний раз?
– Не помню, сударь.
– Неделю назад? Месяц?
– Не помню.
– Ты помнишь, что он переехал почти год назад, но не помнишь, когда видел его в последний раз?
– В моем возрасте, сударь, память слабеет.
Последнее письмо Матиас отправил Орланду четыре месяца назад, до поездки, которая привела его в Велес-де-ла-Гомера[2] и даже дальше. Он указал на полку с ячейками, висевшую на задней стене владений служителя. В ячейке, обозначенной буквой «Л», лежали какие-то бумаги.
– Для него есть сообщения или письма? – Мальтийский рыцарь прислонил ружье к конторке.
– Нет, сударь.
– Я был бы тебе благодарен, если бы ты проверил.
– Я уже проверял, сударь.
Тангейзер поднял откидную доску конторки и шагнул к полке.
– Сюда нельзя входить, сударь, – запротестовал смотритель.
Матиас, не слушая его, перебрал бумаги из ячейки с буквой «Л». Ничего, что предназначалось бы Орланду. Ячейка с буквой «О» и вовсе была пуста. Тангейзер повернулся.
Глаза старика улыбались. Губы его, оставаясь неподвижными, каким-то образом ухитрялись передавать всю глубину его презрения. У рыцаря появилось странное чувство, что его тут ждали: этот человек предполагал, что он должен появиться, и знал, кто он такой.
– Ты знаешь, кто я, – заявил он, глядя служителю в глаза.
– Очень важный господин – я в этом не сомневаюсь, сударь.
– У Орланду должны быть друзья, наставники.
– Вне всякого сомнения, сударь. Но в мои обязанности не входит разбираться в таких вещах.
– Здесь есть еще кто-нибудь, кого можно спросить?
– В субботу, сударь?
– Значит, в коллеже я о нем ничего не узнаю?
– Сударь, в Париже тысячи студентов со всей Европы. Кто знает, что на уме у всех этих молодых людей? Особенно в такие времена?
– Орланду мой пасынок. Он мне дорог.
Безразличие старого служителя было выковано несметными ордами скулящих юнцов, каждый из которых считал себя самой важной персоной в мире. Но возможно, доверительный тон влиятельной особы развяжет ему язык, подумал Матиас.
– Орланду может жить со своей матерью, леди Карлой, графиней де Ла Пенотье, – сказал он. – Она была гостьей королевы на королевской