Евгений Петропавловский

Яйца Пегаса, а также пародии и садистские стихи


Скачать книгу

p>Сетевые реминисценции

      Любви, надежды, тихой славы

      недолго нежил нас обман –

      теперь мы все сидим у «клавы»,

      гипнотизируя экран,

      и каждый ждёт: взойдёт она,

      звезда пленительного счастья!

      И – попадая в эту масть – я

      не жду, пожалуй, ни хрена.

      Что я могу ещё сказать?

      Я к вам пишу, чего же боле?

      Спасибо, я пока на воле…

      На остальное – наплевать!

      Старшина Луны

      Старшина Карачкин в космос полетел:

      оклемался в невесомости – и двинул на Луну,

      потому как подполковник, что пришёл в особотдел,

      своим моральным кодексом замучил старшину.

      Чтобы не зависеть от внезапных бед,

      он взял канистру спирта да колбаски полкило,

      да хранившийся в каптёрке полковой велосипед

      (так просто, ради хохмы, подполковнику назло);

      прибыв на стоянку лётную свою,

      в секретный аппарат с тяжёлым сердцем погрузясь,

      взлетел, оставив Родину, начальство и семью:

      врубил форсаж и тронулся, у бога не спросясь.

      И почти тверёзый, сидя на Луне,

      иностранцам в телескопы строит страшное лицо.

      А в Европе и в Америке сенсация: «К войне

      Россия изготовилась – берёт весь мир в кольцо…»

      В панике российский генералитет –

      экспедицию готовят, чтоб нахала возвратить.

      И что с ним дальше делать? Дать по харе тет-а-тет?

      Иль орденом – чтоб не было скандала – наградить?

      Ах ты, мама-Русь, бездомная тоска!

      Лежит он прямо в кратере с канистрой на груди;

      стучат его мгновения, как пули у виска…

      Что кинул он в краю родном? И что там, впереди?

      Ах ты, мама-Русь, зелёная печаль!

      Не умеешь ты беречь своих отважных сыновей!

      На белой скатерти Луны, затмив собою даль,

      лежит он в званье старшины, и нет его главней;

      сам себе Колумб, Ермак и Магеллан,

      взирает он на Землю – муравьиную семью,

      сапогами окунаясь в безвоздушный океан,

      руками обнимая Веселенную свою…

      Под хрупкой скорлупой экзистенции

      Преисполненный многих нужд,

      я идейного духа чужд.

      Как закончится нужд страда –

      я одухотворюсь тогда:

      исторгая поток идей,

      привлекательных для людей,

      расцвету, как махровый куст…

      А пока, извините, пуст.

      Всё в сознании, бля, моём

      Обусловлено бытиём.

      Петрович. Тёмная сторона

      1

      Виртуальные частицы

      сквозь Петровича проходят,

      и Петровичу не спится:

      он на кухне колобродит,

      матерится, недовольный

      тёплой водкою из кружки,

      ест огурчик малосольный

      и идёт к своей подружке

      бабе Рае, зло храпящей

      под заштопанной периной…

      Страшен, будто в дикой чаще,

      ейный посвист соловьиный!

      Он ложится тихо рядом.

      Мысли муторны и странны…

      Под его тяжёлым взглядом

      подыхают тараканы;

      муха бьётся о гардину

      хоботатой головой – и,

      покидая паутину,

      заползают за обои

      пауки, которым жутко…

      А Петровичу мешает –

      рядом – эта проститутка,

      что с Морфеем согрешает.

      Может, ей набить сусала

      иль поджечь, плеснув бензину,

      чтобы мыслить не мешала

      и ценила как мужчину?

      Нет, нельзя: глядишь, посадят.

      И уж точно на работе

      по головке не погладят –

      скажут: «Вновь, Петрович, пьёте!»

      И зачем такое надо,

      чтобы все его журили

      и тринадцатой зарплаты

      на собрании лишили?

      С мудрой думою таковской

      вновь на кухню он шагает,

      тёплой водочки «Московской»

      двести граммов выпивает,

      сквозь окно глазами зверя

      в космос тычется уныло,

      расстоянье