стреляют, – похоже, как ребята палкой по частоколу. Верно ить?
– Молчи ты, балабон!
Сотня подтянулась к деревушке. Во дворах кишат солдаты; в хатах – суетня: хозяева собираются выезжать. Всюду на лицах жителей лежала печать смятения и растерянности. В одном дворе Григорий, проезжая, видел: солдаты развели огонь под крышей сарая, а хозяин – высокий седой белорус, – раздавленный гнетом внезапного несчастья, ходил мимо, не обращая внимания. Григорий видел, как семья его бросала на телегу подушки в красных наволочках, разную рухлядь, а хозяин заботливо нес сломанный обод колеса, никому не нужный, пролежавший на погребице, быть может, десяток лет.
Григорий дивился бестолковости баб, тащивших в телеги цветочные горшки, иконы и оставлявших в хатах вещи необходимые и ценные. По улице метелицей стлался выпущенный кем-то из перины пух. Воняло пригорелой сажей и погребным затхлым душком. На выезде попался им бежавший навстречу еврей. Тонкая, словно разрезанная шашкой, щель его рта раззявлена криком:
– Господин кóзак! Господин кóзак! Ах, бож-ж-же ж мой!
Маленький круглоголовый казак ехал рыском, помахивая плетью, не обращая на крик внимания.
– Стой! – крикнул казаку подъесаул из второй сотни.
Казак пригнулся к луке и нырнул в проулок.
– Стой, мерзавец! Какого полка?
Круглая голова казака припала к конской шее. Он, как на скачках, повел коня бешеным намётом, у высокого забора поднял его на дыбы и ловко перемахнул на ту сторону.
– Тут девятый полк, ваше благородие. Не иначе, с ихнего полка, – рапортовал подъесаулу вахмистр.
– Черт с ним. – Подъесаул поморщился и – обращаясь к еврею, припавшему к стремени: – Что он у тебя взял?
– Господин офицер… часы, господин офицер!.. – Еврей, поворачивая к подъехавшим офицерам красивое лицо, часто моргал глазами.
Подъесаул, отводя ногой стремя, тронулся вперед.
– Немцы придут, все равно заберут, – улыбаясь в усы, отъезжая, проговорил он.
Еврей растерянно стоял посреди улицы. По лицу его блуждала судорога.
– Дорогу, пане жидове! – строго крикнул командир сотни и замахнулся плетью.
Четвертая сотня прошла мимо него в дробной стукотени копыт, в скрипе седел. Казаки насмешливо косились на растерянного еврея, переговаривались:
– Наш брат жив не будет, чтоб не слямзить.
– К казаку всяка вещь прилипает.
– Пущай плохо не кладет.
– А ловкач энтот…
– Ишь махнул через забор, как борзо́й кобель!
Вахмистр Каргин приотстал от сотни и под смех, прокатившийся по рядам казаков, опустил пику.
– Беги, а то заколю!..
Еврей испуганно зевнул и побежал. Вахмистр догнал его, сзади рубанул плетью. Григорий видел, как еврей споткнулся и, закрывая лицо ладонями, повернулся к вахмистру. Сквозь тонкие пальцы его цевкой брызнула кровь.
– За что?.. – рыдающим голосом крикнул он.
Вахмистр, масля в улыбке круглые, как