блаженно улыбаясь и глядя в потолок, ответил Дольников.
– Нет, правда, иногда мне кажется, что мы ровесники, – засмеялась Диана, поглаживая пальцем его плечо.
– Так и есть, – сказал Олег, рассматривая едва заметную трещинку возле люстры. – Ерунда, что мне пятьдесят с чем-то… Это только цифра. И какие-то изменения в лице, которые я в эту минуту не вижу и не хочу видеть. В душе мне по-прежнему двадцать, и, как мне кажется, всегда будет столько. И даже меньше… Знаешь, – Олег вдруг порывисто повернулся к Диане, – главное – это мои глаза! А я смотрю на девушек, на женщин, вообще на людей так же, как смотрел в юности. В этом смысле ничего не изменилось! Годы прошли в одно мгновение, их как будто не было. А я как был мальчишкой, так и остался. Женщины любят говорить: старый козел, потянуло на молоденькую… Да ничего не старый, вот же в чем дело! Они этого не понимают, не знают, что в этом теле живет совсем еще юный человек. Я ведь и чувствую, и вижу, и хочу точно так же, как раньше. И робею точно так же, и волнуюсь, и влюбляюсь… И нет здесь никакой грязи, все искренне и по-настоящему. Больно только, что времени остается мало, вот это действительно понимаешь особенно остро. Увы…
Он вдруг умолк и откинулся на подушку. И снова уставился в потолок, думая о чем-то своем.
Диана, приподнявшись на локте, растроганно и удивленно смотрела на него.
– Как это все неожиданно, – проговорила она. – Я даже не знала.
– Да, именно так, – ответил Олег. – К сожалению…
Он снова оборвал себя, изучая трещинку на потолке и чувствуя недовольство: к чему разговорился? Было похоже на то, что вымаливает сочувствие, а он лишь хотел объяснить про себя главное, что трудно выразить словами, но он ощущал это каждый день и каждую минуту.
– Скажи, – спросила Диана, – а жену свою ты еще любишь?
– Люблю, – сказал Олег таким тоном, точно отвечал не Диане, а кому-то постороннему. – Наверное. Я это сам уже не могу понять. Женились-то мы по любви. Она красоткой была, стройная, смешливая… А теперь – немолодая женщина с тысячей болезней. Иногда мне кажется, что я вижу ее в первый раз. Она моложе меня, но часто я ловлю себя на том, что смотрю на нее как на маму или на бабушку… или на учительницу в школе. Желание, которое раньше было, почти угасло. Более того, мне даже порой неприятно к ней прикасаться. И она понимает это, и мучается, я вижу. И ничего нельзя изменить. Я хотел бы ей помочь, но не знаю как… А может, и не хочу… Не знаю. Но того, что было, уже нет, это точно. И, боюсь, не будет.
– Мне жаль ее, – сказала Диана. – Твою жену…
– Нет, – перебил ее Олег, замотав головой. – Не надо. Не говори про нее, прошу. Я сам с этим разберусь.
– Хорошо, – виновато проговорила Диана. – Я не хотела. Извини.
– Ну что ты, – возразил Олег, поворачиваясь к ней и касаясь ладонью ее щеки. – Я же совсем не о том.
Он обнял Диану, и по тому, как приникла к нему, понял, что она оценила сказанное им и что связь между ними станет отныне лишь теснее и доверительнее.
Недовольство собой исчезло, и снова вернулось