услышали мы впервые толки о войне. Нечего и говорить о том радостном чувстве, о том ликовании, с каким вся наша пылкая юнкерская братия встретила эти тревожные слухи. Возбужденное, лихорадочное состояние овладело всеми нами… Топография, тактика, администрация, иппология[100], уставы – все это порядком уже надоело нам. Молодая казачья душа рвалась в бой и увлекала по традиционной дороге предков. Мы только и говорили, что о войне, о скором выпуске, о новой боевой жизни, которая, по сравнению с монотонной училищной, представлялась каким-то раем. Об опасностях, конечно, никто и не думал, рисовались только одни светлые, заманчивые стороны войны. «Докажем, – говорили некоторые, более экзальтированные юноши, – что мы, казаки Александра II, умеем драться не хуже наших дедов – казаков Александра I, что Европа недаром до сих пор так боится нас, что мы достойны назваться внуками графа Платова[101], который за удаль своих донцов получил даже от сынов Альбиона почетную дорогую саблю, и детьми Бакланова, имя которого хорошо известно всем храбрым кавказским горцам».
Мечты мало-помалу начали сбываться: в некоторых округах уже объявлена была мобилизация.
Еще ранее, в июле 1876 года, мы были произведены в портупей-юнкера[102] и отправились по полкам. Я взял вакансию в полк номер 6-й.
После осенних маневров, очень поучительных для нашего брата юного воина, произведенных в окрестностях Скерневиц, полк направился на зимние квартиры через город Плоцк в Млавский уезд. Мне пришлось остаться при штабе полка, в д. Шренске.
В начале октября от начальника дивизии генерала Эссена было получено приказание быть готовыми по первой телеграмме о выезде офицеров, назначенных для укомплектования полков 2-й очереди[103]. На мою долю выпал полк № 26, куда я назначался с тремя товарищами.
Упомянутая телеграмма породила в обществе офицеров и казаков самые оживленные, воинственные толки. Припоминались прошлые войны с турками, рассказы стариков о тех зверствах и неистовствах, которые проделывали мусульмане с нашими ранеными и пленными, соразмерялись силы наши с неприятельскими и проч., и проч. Женатый люд, впрочем, не особенно разделял эти восторги молодежи и более сдержанно относился к нашим воинственным, оживленным беседам. Перспектива расставания с семьей и близкими, дорогими людьми была, конечно, не особенно заманчива и невольно заставляла серьезно задумываться о будущем. В конце октября от Эссена была получена снова телеграмма – немедленно отправить от нашего полка трех офицеров и одного портупей-юнкера (меня) в Донской казачий 26-й полк, сборным пунктом которого была назначена Нижнечирская станица.
На другой же день, напутствуемые теплыми пожеланиями командира полка и товарищей, мы выступили из нашей деревушки в Варшаву. Прекрасное солнечное утро вполне гармонировало нашему радостному настроению и еще более оживило картину проводов. Остававшиеся товарищи называли нас счастливцами и завидовали, что мы идем в Болгарию, в бой, тогда