дело доходило до распределения фэшн-съемок, все в офисе шли ко мне как к главному эксперту. Мои знания и страсть к моде быстро оценили, и я вскоре получил должность редактора. Теперь у меня появилась возможность брать интервью у некоторых из самых ярких звезд моды и международной элиты, включая Каролину Эрреру, элегантного дизайнера из Каракаса, Венесуэла. Позже она одевала Джеки Кеннеди, когда та жила в Нью-Йорке. Я взял у Каролины первое официальное интервью, которому посвятили в журнале целый разворот.
Бьянка Джаггер была моей любимой иконой стиля. Пришло ее время: она вышла замуж за Мика на юге Франции в костюме от Yves Saint Laurent и в широкополой живописной шляпе с вуалью. Rolling Stones играли в Мэдисон-сквер-гарден, и Энди послал меня в отель Pierre забрать Бьянку и ее наряды и доставить их в студию для съемок обложки. Бьянка открыла мне дверь и знаком велела не шуметь: Мик спал. Мы на цыпочках пробрались мимо рок-звезды в огромную гардеробную, примыкающую к спальне. Тихонечко сложили всю ее прекрасную одежду и любимую обувь того сезона – эспадрильи Charles Jourden на высокой танкетке с завязками на щиколотке. У нее было полдюжины одинаковых пар в разных цветах. Все это было упаковано в чехлы из ткани и уложено в невероятные футляры Louis Vuitton, подобных которым я никогда ранее не видел. На самом деле это были изготовленные на заказ охотничьи ящики, предназначавшиеся для упаковки ружей, с которыми ходили на тетерева. Благодаря их длине – а они были длиною с гроб, не меньше – Бьянка могла укладывать свои вечерние платья с кринолинами от Zandra Rhodes не сворачивая, чтобы они не мялись. Она заказала эти ящики в парижском бутике Louis Vuitton на авеню Марсо.
Мы с Бьянкой сели в такси, доверху нагруженное ее багажом Louis Vuitton. Нас сблизило общее восхищение творчеством ее друга, дизайнера обуви Маноло Бланика, и мы стали друзьями.
Энди обеспечивал мне доступ в высший свет и брал с собой повсюду, куда бы я ни пожелал пойти, – от ужинов в Mortimer’s до кинопремьер на станциях метро. На одной из таких премьер я встретил буквально всех – Си-Зи Гест[8], Каролину, принцессу Монако, Грейс Джонс, Арнольда Шварценеггера. С Энди каждый мог быть кем угодно, и все были на равных – и трансвеститы, и наследницы огромных состояний. Если вы были интересны, на Фабрике вас считали своим. И хотя Энди вел активную ночную жизнь, он также ходил каждое утро в церковь благодарить Бога за свою жизнь, свой достаток и свою мать.
Энди, бывало, проказничал, порой выходил из себя, но на меня он не злился никогда. Иногда он клал свою бледную руку мне на ширинку (всегда на публике, никогда наедине), и я просто стряхивал ее, как надоедливых мух, которые досаждали мне на крыльце дома на Юге. Однажды мы с ним и Аззедином Алайя пошли на дневной сеанс в кино в Верхнем Ист-Сайде, и Энди без конца хватал меня за промежность. Каждый раз, когда я вскрикивал: «Энди!», Аззедин умирал от хохота. Энди был наивен, ничто в его поведении не оскорбляло меня. Он по-детски смотрел на мир через цветные стеклышки калейдоскопа. Энди был добрым человеком, и я считал его близким другом.
Когда