другой ряд, или и в третьие; и дружка потомуж приходит и спрашивает. И будет доброе меж ими учинилось, скажет царь, что в добром здоровье, и велит к себе быти всему свадебному чину и отцем и матерем, а протопоп не бывает; а когда доброго ничего не учинится, тогда все бояре и свадебной чин розъедутца в печали, не быв у царя… А как царица пойдёт в мылню, и с нею мать и иныя ближния жёны и сваха, и осматривают её сорочки; а осмотря сорочки, покажут царской матере и иным сродственным жёнам немногим, для того, что её девство в целости совершилось, и те сорочки, царскую и царицыну, и простыни, собрав вместе, сохранят в тайное место, доколе веселие минется; и потом из мылни выходит в свои полаты…».
Надо думать, что все эти замечательные формальности закончились к общему удовольствию и только тогда началолсь главное для ближней царициной родни:
«А по всей его царской радости, жалует царь по царице своей отца её, а своего тестя, и род их: с ниские степени возведёт на высокую, и кто чем не достатен сподобляет своею царскою казною, а иных розсылает для покормления по воеводствам в городы, и на Москве в Приказы, и даёт поместья и вотчины; и они теми поместьями и вотчинами, и воеводствами, и приказным сиденьем побогатеют…».
Молодой царице к тому времени исполнилось двадцать лет, царю Алексею Михйловичу приближался сорок третий год – «…и тогда явися звезда пресветлая близ Марса и в той новоявившейся звезде доброе усмотрели».
Пресветлую звезду близ Марса усмотрел никто иной, как Симеон Полоцкий. Прелюбопытнейший это был персонаж в нашей истории. Усерднейший из лизоблюдов и основатель жанра откровенного и наглого парадного верноподданнического суесловия, поэзии похабного подхалимажа. Благодаря этому ловкому приживальцу в нашей культуре, слово поэтов было поставлено где-то между гусем, борзым щенком и пирогом из вязиги, подносимыми в торжественный день разного рода сиятельным лицам. Так что, с его лёгкой руки, русскую поэзию в начале славного её пути, дальше прихожей не пускали. И родилась-то она для прихожей. Утомившись зарабатывать на пустословии, он вздумал подработать и на звезде. Основательный петербургский астроном Лесссель, решивший самым серьёзным образом проверить небесные предвещания, такой звезды не обнаружил. Полоцкий, выходит, приврал знанием астрономии. Впрочем, у него есть и бесспорные заслуги. А своя звезда у будущего царя Петра, конечно, была.
В пору, когда эта звезда дала полный свет, и стала слепить глаза, некоторые стали догадываться, что Петра при рождении подменили. На самом деле родилась девочка, и её тайно заместили младенцем неведомого сатанинского племени из Немецкой Слободы. И сделал это никто иной как Франц Лефорт, не пожалевший для такого необычайного подлога собственного дитяти. Но, во-первых, единственный сын этого Лефорта к тому времени ещё не родился. Во-вторых, у Петра вполне обнаруживаются унаследованные им черты царя Алексея Михайловича. Например, в части абсолютного неумения сдерживать гнев, сопротивляться нервному возбуждению, пытаться соблюсти