минуту его старания увенчались успехом: он нашел чинарик от своей – первой с утра – сигареты.
Чинарик оказался не столь мал, как этого можно было ожидать. Довольный, он закурил.
Своим природным мужским инстинктом Чуб с ранних лет предполагал в большинстве женщин, что они мечтают присосаться, как болотные пиявки, к первому встречному, дабы вытянуть из него до последней капли жизненный сок. Не говоря уже о деньгах и материальных ценностях, если таковые имеются у несчастного кандидата. Однако ценностей в сколько-нибудь заметном выражении у Чуба не предвиделось. А жизненный сок из него давно высосали армия и пьянка, так что в этом плане и жалеть казалось нечего.
«Да и фиг ли я теперь могу поделать? – помыслил он, полунеприятливо-полуутешительно ощупывая в памяти округлые телесные очертания Машки. – Ни шиша не могу, наверное: хоть крута гора, да миновать нельзя. С виду-то моя невеста вроде ничего себе, личиком беленькая. Хоть умом и простецкая, а просочилась чин чином, без скандалов и драк: вроде бы не хитро, да больно кстати. Значит, практической сообразительностью обладает. С другой стороны, откуда мне знать с точностью, чем она ещё обладает? Может, у неё куча отрицательных качеств и других недостатков, не успевших при дневном свете проявиться в полный рост? С первого взгляда ведь многого не определишь, перестраховкой со всех сторон не огородишься – куда натянешь, там и крыто. Вот же я попал, как ворона в суп… Ладно, хватит себя накручивать и растрёпывать нервы почём зря. Поживу пока. А со временем станет виднее, в какую сторону разгребаться».
Дальнейших раздумий не хотелось. Никогда занятие умокопанием не помогало ему в борьбе с внешними обстоятельствами. В жизни всё равно заранее хватало ясности: встал на рельсы – и дуй вперёд, сколь достанет терпения. А куда ей не надо, чтобы ты попал – она всё равно не попустит. Или её не попустят, чтоб она тебя попустила. Вот как сейчас, с Марией, получается… Однако же ловкая пролаза! С матерью – гляди, как лихо поладила. И к нему, вон, без мыла в зад старается влезть: всё Коленька да Коленька, ласковая, аж дальше некуда.
Чуб бросил на пол чинарик; сплюнул на него, прицеливаясь затушить. Не попал. Снова, склонившись пониже, сплюнул – и снова промахнулся. Чинарик медленно потух сам по себе, на прощание выпустив вверх тонкий сизоватый дымок, словно не сумев удержать желающую поскорее попасть в рай сигаретную душу. А Чуб поднялся на ноги и, пройдя в соседнюю комнату, остановился возле стола. Взмахнул над ним рукой, чтобы согнать со скатерти жирную зелёную муху, которая, сердито зажужжав, перелетела на край кастрюли. Отодвинул стул и сел.
Вынашивать планы на ближайшую жизнь казалось бессмысленным, да и взять силы на это было неоткуда. Лишь одно представлялось ясным: неминуемое не перебороть, как ни тужься. Не биться же ему теперь головой об стену. Чем пускать возмущённые пузыри, пытаясь выгрести против течения событий, правильнее остановиться и, оглядевшись