многих мутные глаза.
29–30 марта. По форме бухта напоминает согнутый лук или рисунок на игральной карте пиковой масти. Вход в бухту очень глубок, но ширина его не более ста ярдов, направлен он почти прямо на юго-запад. Бухта глубока и вполне надежна, ибо защищена от всех ветров. К западу от бухты местность сразу поднимается на высоту около двухсот футов; холм, называемый Джоном, служит, по словам арабов, береговой приметой, по которой плывущие вдоль берега чаще всего узнают бухту. Жители не держат скота, но говорят, что мухи цеце здесь нет. Народ этот поселился здесь недавно, при нынешнем правлении, но развалины зданий на северном полуострове (с одной стороны от входа в бухту), построенных из камня и извести на арабский лад, и другие здания на северо-западе показывают, что место это было известно и заселялось в далекие времена.
В прилегающей к бухте территории на различных озерах водится крупная дичь, а так как вся эта местность несколько приподнята над уровнем моря, то она, вероятно, здоровая. Мангровых деревьев очень мало, но к югу отсюда на другом закрытом водном пространстве их, вероятно, больше. Язык местных жителей – суахили; они немного торгуют камедью и красильным лишайником (леканора – Herba urceolaris). Таможенными сборами ведает агент занзибарской таможни; сборы очень малы. Главная власть принадлежит джеминдару (унтер-офицеру), подчиняющемуся султану. Жители мало чем отличаются по уровню культуры от негров, которых они вытеснили. Джеминдар со мной очень вежлив, он дает мне двух проводников до Адонде, но нанять носильщиков не удается. Воду берут из колодцев в коралловой толще, образующей подпочву всей этой местности.
4 апреля 1866 г. Перед отправлением из Пембы один из наших буйволов так сильно ранил осла, что его пришлось пристрелить. Обидчику отпилили концы рогов (в нарушение правила, что «после драки кулаками не машут»), и мы выступили. Экспедиция дошла до равнины, лишенной растительности и с твердой поверхностью, но внизу находился слой воды, и верблюды стали проваливаться сквозь земляную кору по брюхо. Вытащив их, мы пошли к дому джеминдара, построенному из коралла и извести. Хамеш рассыпался в уверениях, что готов услужить, но отвел нам худую хижину, не защищавшую от дождя и ветра. Я проспал там одну ночь, однако жить в ней было невыносимо, и я попросил джеминдара разрешить мне спать в его зале, где помещались многие из сипаев. Он согласился, но, когда я пришел, отказал мне.
Затем этот легковозбудимый, нервный араб испугался, собрал всех своих людей (числом около пятнадцати) с фитильными ружьями и убежал, заявив, что идет убивать льва. Потом возвратился, нервно пожимал мне руку и клялся, что виноват один человек, который не желает ему повиноваться, что «дело не в вас». Все наши запасы лежали на улице, привязанные к вьючным седлам; на ночь мы приняли обычную предосторожность и поставили охрану. Это привело в возбуждение нашего носителя власти, и, когда стемнело, он снова собрал всех своих людей с зажженными фитилями. Я не обращал на него внимания. Он долго произносил речь, которую