двое грузчиков отозвали в сторонку и сказали просто: «Морячок! Будешь выеживаться – лучше уходи сразу. Сам. Понял?..». С детьми тоже не складывалось. Попробовал сыну помочь мотоцикл перебирать – выпроводил: «Ты, – говорит, – батя, все равно ненадолго. Иди уж, отдыхай. Я сам разберусь»… Дочь и того проще: «Ты, пап, скоро в море?» – «Не знаю, а что?» – «Да мне косметика нужна, хотела заказать, и девочки валюту спрашивали…». Хотел ремонт на кухне затеять, но жена сказала, что уже договорилась с двумя мастеровыми, сделают как у соседей, ей нравится: «Сколько лет без тебя обходились, – добавила. – Сиди уж. В домино иди играть». – Я потому рассказываю, как по бумажке читаю, что в доме слышал об этом миллионы раз. В домино во дворе дед играть не стал.
Капитан. Верю. Потому, наверное, что не было рядом с ним какого-нибудь верного напарника типа нашего боцмана или старпома-радиста… Они бы показали!..
Вахтенный матрос. Точно! Береговая жизнь не складывалась.
Капитан. Надо было ему куда-нибудь ближе к морю устраиваться – в порт, на причалы, на судоремонт. Роднее все-таки. Хотя, многое не так тоже. Море есть море. Недаром во многих странах, если больше пятнадцати лет проплавал, то даже твои показания в суде уже не действительны, будто ты в нормальных человеческих отношениях вроде как ненормальный. Не понимаешь чего-то. А как понять? Как понять, если ты эту сухопутную жизнь только по долларовой цене и знаешь.
Вахтенный матрос. Вот и дед дома на скандал нарвался: «Ты что выделываешься?! Ты чего это нас позоришь перед людьми? Честнее других быть хочешь?! Так из честности суп не сваришь! Шел бы в свое море тогда. Толку от тебя никакого. Квартиру без тебя получали, детей без тебя рожали, мебель без тебя везли… Гвоздя в этом доме ты не забил!!!». Отец мой тогда выручил: «Дуй, батя, куда-нибудь. Пусть остынут. Им тетка из магазина сказала, что кур не берешь, настораживаешь! А чего, правда, людей пугать? Обязаловка. Все – значит все. Хоть в карман класть, хоть в тюрьме сидеть, хоть дураком притворяться. Законы страны, как законы моря, батя? Соображай! Погуляй, короче. Я прикрою. Скажу: «Дед позвал…». В смысле – прадед мой – отец деда – он в море не ходил уже, слесарил на дому. По воскресеньям приторговывал мелочевкой на рынке: сантехника, ключи, гаечки… Был крепок. Осанку имел боцманскую, носил пышные белые усы и говорил важно: «Мы – Ивановы, делая ударение на «а», – не юли чопиком1. Не цепляйся за семью, сам на ногах стой твердо, чтоб она вокруг тебя прибоем кипела. Чтобы место твое было верным. А что не по-таковски живем, так вся жизнь – исключение, исключение из правил! Умереть должны, а – живем! Еще и улыбаться хотим. Потому, не за шмотками и подарками в море ходишь – за гордостью! Вот тебе гвоздь верховой, кованый квадратным телом, смотри на него, как на мой палец, и думай!». Вернулся дед домой. И забил этот гвоздь в потолке рядом с люстрой хрустальной: «Не сметь трогать! Получали эту квартиру без меня, и мебель ставили без меня, и жили без меня, но благодаря мне и труду моему. И потому, чтобы честь мою в этом доме помнили!». И ушел опять