цы моей изнурительной военной службы по призыву в мотострелковой казачьей бригаде неподалеку от тех минеральных источников, где когда-то служил классик, поэт Лермонтов. Несмотря на то, что я занимал должность заместителя командира роты, офицером почувствовать себя в полной мере я не cмог. И не потому, что полевая форма солдат и офицеров практически ничем не отличалась, за исключением маленьких звездочек на погонах кителя. Само предвзято-негативное и даже высокомерное отношение начальства к младшим офицерам автоматически уравнивало нас с сержантским составом. Сержанты же и старшины в свою очередь потеряли всякую возможность рулить личным составом, который теперь состоял не из солдат-срочников, а исключительно из опытных и даже матерых солдат контрактной службы.
Большинству из них уже перевалило за двадцать один год, сержантов они не боялись, младших офицеров не считали за высокое начальство. Максимум кому они отдавали воинское приветствие – были старшие офицеры из управления бригады, не ниже майора и командиры отдельных батальонов в званиях подполковников. Капитаны же, одергивавшие недисциплинированных солдат-контрактников не раз получали грубые и наглые ответы, неподчинение требованиям, а иногда даже оплеухи по физиономии, что впрочем, случалось гораздо реже. И чаще такая реакция исходила от самоуверенных «разведосов», а большая часть разведбата тренировала мышцы на выносливость в марш-бросках, дислоцируясь на полигонах.
Наблюдая за новыми взаимоотношениями в воинских коллективах, где лейтенантов не слушали и не воспринимали всерьез подчиненные с одной стороны и не поддерживали старшие по должности командиры с другой. Я старался гнать от себя негативные мысли о пьянстве, драках и дезертирстве, как новоиспеченных контрактников, так и молодых старших лейтенантов и даже капитанов. Это было неудивительно, так как многих младших офицеров, не то, что доводили подчиненные и упаси Бог избивали, за исключение разведбата и отдельных случаев. А просто за всякие провинности дисциплинарного характера выводили за штат, где они могли болтаться до полугода в ожидании новой должности. То, чего я миновал и так боялся на первом году службы. При этом в части можно было появляться раз в декаду в своем подразделении, поскольку не платили за должность и лишали прочих надбавок. Довольствие получалось копеечное и это сильно унижало. Отсюда и пьянство, а как следствие драки и дезертирство и все что с этим было связано. А иногда такие военнослужащие становились объектом охоты местных джигитов, которые похищали пьяных для работы на кошарах – мелких фермерских хозяйствах, удаленных от населенных пунктов.
Зимние морозные дни тянулись в войсковой части неимоверно долго, особенно это касалось многочасовых построений на плацу. Поскольку бригада размещалась практически в степи, переменный ветер был естественным состоянием погоды, прибавьте к этому почти стопроцентную влажность и крещенские морозы, достигавшие 25, а то и 30 градусов в минус. Так что даже сибиряки жаловались на лютый холод и сетовали что зима у них гораздо мягче, чем здесь на Кавказе. Отсюда и переохлаждение, психотравмирующие условия в превозмогании тягот военной службы. В одно из таких пятичасовых построений, несмотря на то, что разрешили даже в нарушение формы одежды поднять воротники бушлатов и спрятать руки в карманы, причем в перчатках. Я отморозил часть носа из-за упрямства нашего комбрига, генерала Храпина.
Дежурный врач медроты капитан Марченко, где я и проходил службу заметил сильное покраснение на моем лице:
– Замполит, давно у тебя такая кожа чувствительная на носу? – спросил он.
– Ещё со школьной скамьи, кажется жирная себорея – ответил я – нос чешется и побаливает.
– А лосьонами не пользуешься, кожу нужно очищать – продолжил врач.
– Пробовал, спирт раздражает кожу еще больше – возразил я.
– Тогда надо бесспиртовой салициловый искать, да и мазь нужно…
– Хирург Белкин меня еще летом предупреждал, если запустить болезнь, то онкология возможна, ринофима, кажется… – вспомнил я.
– Ну, болезнь еще не запущена, тебе двадцать шесть уже есть?
– Ещё нет, еще пару-тройку лет ждать…
– Только после двадцати пяти сальные железы не будут такими активными, а кожа чувствительной к температурам – продолжал эскулап.
– У меня был солнечный ожог на носу во время курсантских учений на полигоне… – вдруг вспомнил я.
– Это плохо, в полевых условиях легко подхватить демодекоз, то есть кожной клещ – заключил с умным видом он.
– Я слышал от кого-то про глиняные маски, может мне попробовать?
– Лучше конечно мазь, спроси у провизора в аптеке, там тебе посоветуют обязательно, у нас кожных врачей нет, а пока помажьте ему левомеколем – сказал он старшей медсестре.
Марченко был не с нашего подразделения, а начмедом зенитного дивизиона. Наши медики никогда меня не лечили, они считали, что замполиты рот, не болеют – это утопия, поскольку мы воспитатели считались образцовыми офицерами.
Я рвался в долгожданный отпуск, положенный мне за неполный 2005 год. И вот, наконец, командир медроты капитан Пономаренко