Она плакала от обиды. Бесконечные ночи оставляли в душе тупую боль, и она никому не могла рассказать об этом.
Днём забегали подруги, соседки. Поначалу они приходили часто, усаживались на «диван для посетителей», оживлённо галдели. Но быстро угасали, подолгу сидели молча, выходили и жадно вдыхали свежий воздух.
Приходили сын с невесткой. Андрюша приносил в вёдрах горячую воду из бани, усаживал мать, и оставлял её с женой наедине. Галина неловко, разбрызгивая воду, мыла над тазом голову свекрови, протирала дряблое тело влажной губкой, меняла постельное бельё. Таисья Ивановна явно стеснялась её, но терпела. Они почти не переговаривались. Галина утирала пот со лба, работа давалась нелегко – шёл последний месяц беременности.
Позже Андрей выносил воду и протирал шваброй пол. Они уходили, и снова наваливалась тишина. Телевизор, который раньше мог работать весь день, теперь не включали. Таисья Ивановна от него быстро уставала, раздражали бубнящие голоса, мелькание картинок.
Первое время она часто звала Семёна, то за тем, то за этим, капризничала, кричала, если сразу не отзывался. Он скоро начал делать вид, что не слышит, а если слишком уж доставала – зло материл её и уходил, хлопнув дверью. Тогда она с облегчением плакала, но постепенно свыклась с тем, что муж старается не заходить в дом. Ей даже легче было без него. Она научилась, ухватившись за длинное вафельное полотенце, привязанное к дальней спинке кровати, садиться. Отдышавшись, она пересаживалась на большой деревянный стул с дырой в сиденье, под которым стояло ведро.
Если кто-то посторонний в этот момент заходил в дом, ужас её положения был напоказ. Она одёргивала мятую ночную рубашку, и видела себя в зеркале: кое-как прибранные волосы, одутловатое бледное лицо, дряблые руки. Но она не стыдилась. Более того, жалость и страх в глазах гостя, его брезгливое сочувствие вызывали в её душе мстительное удовлетворение.
На улице был уже май. Но, хотя и чакали привычно часы на стене, для Таисии Ивановны время остановилось.
Глава 10. Уход
Утром забежала Валя-Потапиха, крепкая ещё, сухая старушонка, что жила на краю села.
– Чё, всё-то болеш ишшо? – она по-свойски устроилась на диване. Обвела взглядом комнату, и Таисья Иванова, словно впервые, увидела вокруг дикое запустение: пыль на стенах, обвисшие шторы, грязные стёкла невыставленных рам, потемневший пол. На табурете, рядом с кроватью, стояли тарелки с засохшей едой.
– Ты меня найми, – сказала Потапиха, – я те мигом всё выбелю.
– Доча приедет и выбелит, – поджала губы хозяйка.
– У ей, Альбины, двое ребят, в городе-то? – уточнила Потапиха, хотя знала об этом давным-давно.
– Двое… – нехотя отозвалась Таисья Ивановна. Потапиху она недолюбливала.
– А невестка-то, чай, родит скоро?
– Скоро. А с бабушки – никакого проку, – и привычные слёзы закипели в глазах у хозяйки.
После ухода сельчанки она, задыхаясь, села на край кровати. Вглядывалась в своё отражение. Глаза