Мы отыскали его следы. Он ходил вокруг нашей стоянки. Он пересмотрел все наши седельные сумки, срезал стремена, переломал стрелы в колчанах, перерезал тетивы… Лучшие унес. В одном месте лежал очень долго, это совсем рядом. Слушал разговоры.
Мирошноман застыл, мучительно вспоминая, что такое говорил ночью у костра. В голове шумело, грохотали копыта небесного коня, донеслось ржание Большой Кобылицы. Из красного тумана проступило хищное лицо Морша и лицо Гульчи – посланцев новой веры в единого бога.
Морш сказал настойчиво:
– Надо выставлять стражу на ночь. Он мог нас бить из темноты стрелами на выбор.
Снова Мирошноман ощутил холодок, словно стрела уже торчала в сердце и жизнь медленно вытекала вместе с кровью.
– Великий Змей, – выдавил он деревянными губами. – Это не человек…
– Надо ехать, – напомнил Морш настойчиво.
Выехали, тревожно оглядываясь, держась настолько тесно, что касались друг друга. Спины напрягались при каждом шорохе, а их было немало – сухой стебель полыни треснет, копыто стукнет громче обычного, птица внезапно вспорхнет из травы прямо под мордами коней. Обры хватались за оружие, потом долго ругались пресекающимися голосами. За спинами торчали луки с обрезанными тетивами, а колчаны везли в седельных мешках – стрел не осталось.
Олег поднял коней, когда обры приблизились на полверсты. Несколько горячих голов пустились было к нему во весь опор, надеясь настичь раньше, чем он разгонит коней в галоп. Олег, напротив, нахлестывать коней не стал, подпустил ближе, внезапно сорвал из-за плеча лук…
Гульчачак со смешанным чувством наблюдала, как холодно и страшно блеснуло солнце на железных наконечниках. Троих всадников словно ветром сдуло с седел. Стрелы били, как молнии, она вспомнила и поверила в рассказ потрясенного Мирошномана о побоище во время пирушки.
Четвертого всадника Олег подпустил вплотную. Мирошноман видел, что пещерник успел бы и его сшибить стрелой, видать, хотел посмотреть обров в схватке или показать себя.
Когда они прискакали всем отрядом, Мирошноман бросил лишь косой взгляд на поверженного – это зрелище будет преследовать его всю жизнь, какой бы длинной она ни была. Воин был разрублен пополам: от макушки до седла. Обе половинки лежали в крови, а на седле осталась резаная полоса, пропитанная кровью. Конь сильно припадал на переднюю правую, дрожал, все еще переживая страшный удар, едва не сломавший ему хребет.
– Как мы можем взять такого человека? – спросила Гульчачак мрачного Мирошномана. – Зачем вообще за ним едем?
– Я уже разослал охотников, – буркнул Мирошноман. – Если забьют оленей или хотя бы коз, сможем из жил натянуть тетивы. Он стреляет лучше, но успеет уронить не больше пяти-шести воинов, прежде чем окажется в досягаемости наших стрел… А у нас все еще хватает свирепых воинов! Правда, тетивы будут не у всех, но другие смогут на скаку забросать копьями, а третьи иссекут топорами и саблями. Будь он из камня – раздробят на осколки!
Олег ехал быстро, но в галоп пускался редко – когда дорога