Надо потом самому попробовать. Прям хоть блог о нравах иного мира заводи по возвращении!
Катарина вынесла большую охапку сухих веток, кинув в кострище, а потом встала на колени и достала из сумки трут в виде сильно разлохмаченной пакли и огниво. Всего один удар кремня о кресало, и трут начал тлеть, а наёмница стала его осторожно раздувать.
– Духи места благосклонны, – улыбнулась девушка, заставив меня неуютно поёжиться и оглядеться по сторонам.
При слове «духи» вспомнился ночной кошмар, но раз она говорит о духах места с теплом, может, не все потусторонние создания сумасшедшие твари с признаками маньяков-садистов.
– Что готовить будем? – спросил я.
– Похлёб… – начала Катарина, но не договорила, резко встав и прислушавшись.
– Опять разбойники? – шёпотом спросил я, сунув руку за пистолетом.
Наёмница молча покачала головой.
– Духи?
– Пойдём поглядим, – произнесла она и направилась в сторону выхода из этого естественного убежища, а затем остановилась, старясь, чтобы её не было сильно заметно из-за кустов.
Я тоже выглянул. Торговый караван в спешке закидывал вещи в телеги и уходил в разные стороны. Над лагерем стоял шум и гам.
А по дороге шла колонна. Вроде такая же, как и торговцы. Вроде и телеги есть, и скот, да только взгляд выхватил среди идущих вооружённых пиками, луками, арбалетами и аркебузами воинов. Тысячная колонна терялась в пыли, растягиваясь на сотни метров. И шли они не беспорядочно. Можно смело различить авангард и боковое охранение, прикрывающее колонну на марше.
– Я щас, – прошептал я и вернулся к сумке, из которой достал небольшой бинокль.
Вернувшись, пристальнее всмотрелся в войско.
– Люценборгская терция, – тихо проговорила Катарина. – Кто-то готовится к войне. Большой войне.
Я не ответил. Мой взгляд пробежал по одетым в яркие одежды женщинам и девушкам. У многих были разноцветные стеганые гамбезоны, кольчуги, а то и вовсе кирасы. На головах – шлемы. Одним было под сорок, а может, и больше, другие – совсем ещё девчонки, на взгляд лет семнадцати. Шли они, изредка переговариваясь, но о чём их беседы, я услышать не мог при всём желании.
– Они же вместо войны могли быть кормящими матерями, беременными. Стирать пелёнки и готовить еду. Ухаживать за домом, – протянул я.
В первый раз подумал, что это неправильный мир. Женщины не должны воевать. И феминистки нашей родины не правы, ведя нас к такому же пути.
Внутри возникло щемящее чувство жалости к девушкам, тоски от этого шествия обречённых: ведь многие из них уже никогда не вернутся, никогда не улыбнутся. В первый раз я испытал его, когда, повзрослев, перечитал книгу «А зори здесь тихие». Вот только этот отряд состоял из тысячи дев, и шли они не за родину биться, а за мелкую монету. От этого было обидно вдвойне.
– Они почти все матери. Они почти все беременные, – спокойно произнесла Катарина.
Я медленно опустил бинокль, а потом и взгляд в землю и тихо вздохнул.
Это