личную историю от его посягательства. Его психологическое образование работает против его стремления к близости, так как он выбирает позицию судьи. Он сам себе вручил судейский молоток и регулярно объявляет свою жену виновной в преступном невротическом поведении.
Мой муж – психолог: битва историй
Я занимаюсь художественной резьбой по дереву, делаю мебель. Я вырезаю на мебели цветочные орнаменты по собственным эскизам. Мой муж – психолог. Наш брак на грани развода. Я не могу больше выносить его интерпретаций моих поступков и характера. Мы сводим друг друга с ума: он преследует меня своими высокоумными озарениями, а я воздвигаю стены общих фраз, чтобы не слышать его. Он считает меня циничной, потому что я говорю, что его прозрения гениальны, а затем полностью игнорирую их. Я не высмеиваю его; я действительно думаю, что он самый проницательный психолог из всех, кого я когда-либо знала. Каждый раз, когда он берется интерпретировать мои комплексы, он попадает в цель.
Чего я не могу выносить, так это того, что он слушает меня сквозь фильтр своих теорий. Это похоже на то, как если бы я говорила в микрофон, оснащенный преобразующей слова программой. Например, он пытается убедить меня прекратить видеться с моей семьей, потому что общение с ними мне вредит. И он абсолютно прав в этом. Для моей семьи создание психологических травм – такое же творчество, как для кого-то – сочинение музыки. Предположения мужа о моей семье верны, но из них следует, что я жертва своей семьи. Эту часть я отрицаю, и поэтому я продолжаю видеться с ними. Это моя форма сопротивления. В качестве защиты против гениальных интерпретаций моего мужа я написала ему следующее письмо:
Если цель терапии в том, чтобы действительно помочь мне вырасти из моего предыдущего окружения, не следует ли из этого также и то, что я должна иметь силы отказываться от интерпретаций, в которые ты стремишься заточить меня? Я не хочу быть определяемой лишь через мое непростое детство. Ты приписываешь такую важность недостаткам моих родителей, братьев и сестер, тем самым ограничивая меня, как будто это именно мои душевные раны сформировали ту личность, которой я являюсь. Почему ты постоянно преуменьшаешь значимость моего учителя, научившего меня работе с деревом? Он жил недалеко от родителей, и он был замечательным, именно на него я равнялась, когда попыталась стать собой. Твоя теория также не берет в расчет мою лошадь. Да, именно лошадь. В самый безумный период моей юности я любила это животное больше, чем кого-либо из людей. Пускай это было лишь животное, но ее живое присутствие сопровождало меня в мои подростковые годы. Моя лошадь выслушивала мои проблемы, чувствовала мою печаль, поддерживала мое тело и дух. Летом я проводила на ее спине весь день. Она умела успокоить меня. Она убедила меня, что жизнь хороша. Я любила эту лошадь больше, чем любила своего отца. Почему тогда твоя психология не позволяет мне сказать, что я была воспитана лошадью? Когда я прихожу домой, мне нравится чувствовать запах конюшни,