Я бежала сквозь дым и пепел к своему дому, где, я точно знала, была вся моя родня – родители, тётя с дядей, бабушка с дедушкой, младший брат и даже лучшая подруга. Я была почему-то на сто процентов уверена, что стоит мне попасть домой, и всё наладится, я смогу их всех защитить, но когда я уже подбегала к подъезду, прямо в окна нашей квартиры угодила здоровенная бомба. Взрыв во сне был такой силы, что я упала на землю и потеряла сознание, а когда пришла в себя, на месте моего дома была лишь груда обломков, ничего больше. Подожди, не перебивай меня, пожалуйста, дослушай до конца. И я стою такая, смотрю в шоке на эту гору кирпича, над которой вьётся пыльное облако, и от шока не могу даже заплакать. Всё, что было мне дорого, всё, ради чего я жила, погребено под этими кирпичами, все самые дорогие мне люди. Куда мне теперь идти, что делать, зачем мне вообще теперь жить? И я пошла куда-то, куда глаза глядят, и вдруг вижу, что вокруг меня квартал, который не застала бомбёжка. Новенькие высотные дома, чистые и светлые дворы, хороший асфальт на дорогах, клумбы с цветами тут и там, фонари не разбиты, плитка на тротуарах. Тут из-за поворота выворачивает красивая красная машина, кабриолет. Там сидят какие-то парни с девушками, смеются громко, им весело. Среди них я вижу тебя, ты сидишь рядом с водителем. Я подбегаю к тебе и кричу: «Фашисты напали, надо скорей уезжать!», а ты на меня смотришь с недоумением, и твои дружки на меня косятся как на ненормальную: «Ты что, какие фашисты? Посмотри вокруг, всё же хорошо!» Тогда я тупо начинаю реветь, рассказываю, как бомба попала в мой дом, как все, кого я любила, погибли, а ты только головой качаешь и говоришь: «Это всё неправда, этого не могло случиться, всё хорошо. Садись лучше к нам. Мы как раз едем в кафе есть мороженое». Вот так вот, мороженое есть, ни больше, ни меньше. Я знаю, что реальность и сон между собой никак не связаны и что в жизни ты бы так не сказал, но тогда, во сне, когда всё было так реально, мне захотелось тебя убить. Просто придушить на месте. Я поражалась, как ты можешь говорить такие вещи, когда мои родители погибли? Я и проснулась с этим чувством, и у меня ушло утром минут пятнадцать точно, чтобы убедить себя в том, что это и правда был сон. Кстати, я устроилась на новую работу. Я буду танцевать стриптиз.
После этих слов они опять поссорились. ОН долго не мог поверить в то, что она его не разыгрывает, потом уговаривал, словно заклинание, повторяя: «Откажись от этой затеи, откажись, откажись, откажись». Говорил, что стриптиз – это первый шаг к проституции, что половина стрипклубов – это замаскированные бордели, что оказывать интим-услуги клиентам входит в непосредственные обязанности стриптизёрш. Рисовал мерзкие картины того, как она будет раздеваться, пронзаемая насквозь сотней похотливых глаз, так что Маше в какой-то момент показалось, что её сейчас вырвет. Заклинал не ходить даже на этот кастинг, потому что это станет началом конца их любви, что он никогда не станет терпилой,