замерз и промочил ноги. И только в Сокольниках ему повезло. Пожилой капитан проникся к эстонцу симпатией и послал на Петровку. «У них сведения со всего города. Зачем бегать по Москве. Москва очень большая. На Петровке просись на прием к начальнику отдела убийств. Если твоего сына убили, он тебе скажет». И Мурт приехал на Петровку. Он долго объяснял, что хочет на прием к начальнику, и добился своего. Ему выписали пропуск, провели на третий этаж и усадили в кресло. Старый эстонец Андрес Мурт сидел и ждал начальника, которого звали Т. Н. Волков.
19 октября 2004 года
В Москве выпал первый снег. На асфальте и дорожках бульвара вокруг Чистых прудов снег сразу таял, но на газонах держался. От этого белоснежного покрывала на душе становилось светло и почему-то празднично. Да и в кабинете сыскного бюро Ерожина будничной атмосферы не наблюдалась. Причиной тому стал не веселый московский снег, а настроение сотрудников. Впервые за несколько лет они, как в старое доброе время, собрались вместе. Отработав три года на Петровке, в директорское кресло вернулся сам подполковник Ерожин. Отставной генерал Грыжин и Глеб не могли скрыть радости по этому поводу. Вместе с Ерожиным сегодня вышла на работу и Надя. Ее родной отец Алексей Ростоцкий получил в Москве крупный строительный подряд и, оставив Самарскую фирму на сына, переехал на полгода в столицу. Переехал с Шурой, которая сразу предложила Наде помощь с детьми. Супруга Ерожина смогла вернуться в бюро. И сейчас все они сидели в директорском кабинете, пили кофе со сливками и наперебой вспоминали эпизоды прошлых расследований. В основном обсуждали курьезы из былой практики. Вспоминали времена, когда Ерожина забрали начальником на Петровку, как Глеб Михеев вошел в этот кабинет и как смешно состоялось его утверждение на должность директора. Все говорили и смеялись. Но никто не обмолвился о последнем деле Ерожина. О деле, связанном с убийством «Урода». О табу на эту тему заранее не договаривались, но все понимали, что не надо тревожить Петра воспоминаниями о влюбленном в его жену шантажисте.
– Послушай, Петро, давай по десять капель. Все-таки первый день. Надо обмыть ваше с Надей возвращение. – Предложил отставной генерал.
– Конечно можно, батя. Но рабочий день. Вдруг клиенты объявятся, а мы тут пируем? – Засомневался Ерожин.
– Я же не предлагаю напиваться. – Проворчал Грыжин и достал заначенную бутылку армянского коньяка: – А совсем не отметить – как-то не по-русски.
Надя принесла из буфета маленькие рюмочки, и генерал аккуратно разлил в них свой любимый «Ани»:
– Мне бы хотелось сказать два слова, коллеги… – Грыжин поднял рюмку и обвел присутствующих суровым взглядом.
– Давай, батя, говори. – Подбодрил генерала Ерожин.
– Мы вас внимательно слушаем, Иван Григорьевич. – Улыбнулась Надя. Глеб к спиртному в рабочее время относился отрицательно, но, понимая, что сейчас происходит ритуал, сосредоточенно смотрел на свою рюмку, утонувшую