Детский поезд. Виола Ардоне

у тебя будет два куска сыра, тоже со мной поделишься.

      Неплохая, выходит, штука эта солидарность, думаю я. Вот только одно странно. Допустим, у жителей Северной Италии есть две палки салями и одну они отдадут мне. Но как я смогу в ответ поделиться с ними сыром, если до вчерашнего дня у меня и ботинок-то собственных не было?

      – А я однажды пробовал салями, – сглатывает Томмазино: видать, от одних воспоминаний слюнки текут. – Мне колбасник с виа Фориа подарил…

      – Что, прямо так взял и подарил? – Мариучча, пихнув Томмазино в бок локтем, щёлкает пальцами: стянул, небось?

      Томмазино неловко усмехается, и я, зная его не пер вый день, лихорадочно пытаюсь сменить тему. К счастью, Маддалена меня не слышит, потому что остальные дети снова начинают кричать. Я проталкиваюсь к окну и вижу за заснеженным полем что-то новое. Только сперва даже не понимаю, что именно, настолько оно незнакомое: ровное, неподвижное и серое, будто кошачья шерсть.

      – Что, моря тоже не видели? – хохочет Маддалена. – Уж его-то вы должны были узнать!

      – А моя мама Антониетта говорит, море – штука совершенно бесполезная, от него только холера и в горле першит.

      – Это правда, синьорина? – хмурится Мариучча: всё-то ей не так.

      – Ну, в море можно мыться, – начинает перечислять Маддалена, – плавать, нырять, развлекаться…

      – Значит, коммунисты из Северной Италии нас и нырять научат?

      – Так точно, синьор! Но не сейчас, конечно, сейчас слишком холодно. Когда лето придёт.

      – А я плавать не умею… – признаётся Томмазино.

      – Да ну? – поддразниваю его я. – Ты же летом на Искью едешь, забыл?

      Он, скрестив на груди руки, обиженно отворачивается.