не объяснить всегда ускользающую реальность (желания), то хотя бы показать ее в законченной форме рисунка. Ведь сама по себе эта «реальность» – оскорбительно примитивна.
Эротические демоны Кубина – не пособия для саморастления и не жупелы для запугивания, они всего лишь точные метафоры, яростно вытесняемые из общественного сознания филистерами всех видов разгадки извечных ребусов.
В предисловии к альбому я прочитал, что этот художник еще и фантастический роман написал. Роман этот, с прекрасными иллюстрациями автора, я нашел в том же букинисте на соседней полке.
Надо сказать, что «конвенциональные» биографии Кубина, написанные учеными-искусствоведами не объясняют его творчество, а скорее затуманивают очевидные вещи. Элементарные факты жизни этого аполитичного человека, прожившего почти безвыездно более полувека в собственном деревенском «замке» недалеко от Пассау, никогда не воевавшего (в армии Кубин все-таки побывал еще до первой мировой, но был быстро комиссован из-за нервных припадков), мужа одной жены (14 лет страдавшей от опиумной зависимости, постоянно болеющей и лечащейся в различных санаториях), человека, не читающего газет и не имеющего даже радио – не дают объяснений к графике мастера, скорее наводят на ложный след. А вот этот роман, эта «Другая сторона» и есть настоящая биография Кубина. Ее разворот. Метафизическая его история. История утраты его иллюзий, его «страны грез». Для любителей исторических реминисценций сформулирую так: утраты старой Австрии, старой Европы и всех ее до сих пор витающих под облаками фата-морган. В том числе и веры в учение Блаватской о махатмах.
Дома, полистав роман, я обнаружил, что ничего не понимаю. Это меня разозлило. Несколько лет учил-учил язык, да видно так и не выучил, болван. Набрался терпения, сжал зубы, обложился словарями и начал терзать текст. Слово за словом, фразу за фразой. С краткими паузами на дыхание и отдых. Делал пометки карандашом на полях. В паузы съедал по клубничной ягодке. Стоила клубника тогда, в июне 1992-го или 1993-го года, на рынке в городе К, у продавца-вьетнамца, недорого, две марки за килограмм. Может быть потому, что была несладкой. Испанская что ли…
Слава Богу, роман Кубина небольшой. Прочитал за пять дней. Потом второй раз – пропахал его уже без словарей. Кое-что все-таки не понял, но смирился.
Главное – понял очень даже хорошо. Понял то, что этот художник, умерший через два года после моего рождения – родственная душа. Что я, в определенном смысле, его реинкарнация. Что его биография, это и моя биография. Его потеря – и моя потеря. Что моя жизнь, мое скромное творчество, без моего желания и разрешения непостижимым образом переплетены с его жизнью, с его графикой и его прозой. И что они будут сопровождать меня до моего последнего часа и играть в моей жизни особую роль. Какую? Как бы это получше сформулировать… Ну да, можно сказать, роль Мефистофеля при Фаусте. Или, наоборот, Фауста при Мефистофеле… И что избавиться от этой родственной опеки, от этого нескончаемого диалога я не смогу, даже если очень захочу. Потому что так предначертано