транс. Как тогда, когда держала на руках мёртвого сына. Негромко напевала что-то из старых хитов, раскачиваясь. Тело Андрея испустило тяжёлый грудной выдох, дёрнувшись. Посмотрела на него. Тронула за шею. Пульс ушёл прямо из-под моих пальцев.
Слёзы ручьем потекли по щекам.
– Андрюш? – без реакции. – Андрюш, пожалуйста… Нет…
Погребла его вмиг отяжелевшую голову в свои объятия и горько заплакала. Рукоять пера смотрела на меня. Мне нужно защищаться!
– Прости меня, – чмокнула мужчину в холодную щёку и потянулась к ножу.
Засел глубоко. Собрав в себе все силы и подавив тошноту, рванула лезвие из брюшины. Сорвала с тахты тряпку. Из какой-то бесполезной палки сымитировала нож, который как бы по-прежнему в нём. Накрыла мёртвое тело.
Ноги подкашивались от страха, но рукоять в моей руке вселила храбрость. Звук шагов за дверью. Лязг затвора. Сюда идут. Заткнула перо за пояс джинс.
ЯРОСЛАВ
Я долго сидел на диванчике, наблюдая, как дочь слюнявит свои кулачки, с силой давя ими на дёсны. Похныкивала. Потрогал лобик, вроде температуры нет. Сунул в детскую ладошки резиновую уточку, что в сердцах купил в детском отделе аптеки. Девчушка тут же рьяно вцепилась в неё ртом.
– Немного тебе для счастья надо, – умиленно засмеялся и уткнулся носом в рыжую головку. Втянул детский запах.
Ощутив меня, малышка покачнулась, отбросив утёнка, вцепилась пухлыми ручками в лицо. Найдя нос, также принялась пробовать его на новый зуб.
– Не-е, Анка, папке нос ещё нужен, – сладко чмокнул девчушку в щёчку.
Вытер лицо от её слюней и снова дал ребёнку игрушку. Лёг на диван рядом с ней. Разглядывал, как она сражается то с игрушкой, то со своими ручками да ножками, то периодически с моими ладонями. Тихо говорил ей первое, что взбредёт в голову. Опыта общения с дамами данного возраста у меня не было, потому нёс всякую ахинею. Глазки ребёнка сонно смотрели по сторонам, но дочь явно изо всех сил храбрилась, чтобы не уснуть. Спеть бы ей, но кроме "На моей Луне" из репертуара "Мёртвых Дельфинов" ничего в голову не шло, потому просто забубнил мелодию из какого-то старого мультика.
Через полчаса Аня сладко сопела. Накрыл её своей курткой и подложил внутрь утёнка.
Сел, напряженно вспоминая слова Ольги. Она родила её для того, чтобы убить. Вдруг представил Аню мёртвой. Крохотное сердечко не бьётся, мягкие ладошки не обнимают, рядом нет её запаха. Холодок ужаса потёк по венам. Судорожно отбросил эти эмоции.
Я лишь пару часов с дочерью, но уже боюсь себе представить, каково это – потерять её навсегда. А Оля? Сколько ему было? Года три-четыре? Она любила своё дитя все эти годы, жила им… И в секундный и бесповоротный миг пришёл я и позволил забрать его. Не дал даже в последний раз обнять, сказать что-то важное.
Твою мать! Сука, сука, сука! Укол сожаления и совести изрезал грудь, сводя пальцы в судороге. В какую же тварь и мразь я превратился, раз убийство неповинного ребёнка пропустил сквозь пальцы?! Да, я не умею любить, некого было и "как" никто ни разу не показывал, но как я смог настолько ожесточить свою душу?
Захотелось