где имелась фанерная перегородка. Отодвинув почерневшую от времени дверцу, подполковник обнажил раковину, обтянутый грязной клеенкой стол и топчан, где примостился еще один обитатель.
Воин спал, уронив голову на руку, забросив ноги в массивных берцах на небольшую тумбу, стоявшую в углу за раковиной.
– Ты посмотри, как ему плохо! ― съязвил Алексей Иванович и причмокнул губами от наигранного сожаления. ― Бедняга, даже последнее дежурство отработать не смог, сломался! Какая жалость.
Он развернулся, гневно посмотрел на вскочивших пилотов, выпалил:
– Не можете отпуск с утра не обмыть, да? Ну, Валентин, не ожидал!
– Побойтесь бога, Иваныч, ― таращится Городец, ― ни в одном глазу!
– Сейчас к Мошкинду свожу, там и узнаем, в одном или в двух! Людей возите, не дрова!
– Действительно, товарищ полковник, не пили мы! ― пророкотал Сухонин. ― Он с бодуна пришел, отлеживается. Говорит, отравился чем-то.
– Ладно, смотрите мне! Соломина на его место поселите, покажете все, а этого, ― он показал пальцем на спящего, ― накажу после отпуска! На этом все, работайте!
Хлопнув дверью, подполковник ушел. Я разрядил обстановку:
– Он не брат Ирины Алфёровой?
– Кум, ― хохотнул Городец и бросил беглый взгляд на Степаныча.
– Устал, наверно, а тебя сразу с корабля на бал, ― проявил заботу командир.
– Ерунда, в поезде выспался, вещи дневальному оставил. Как работаете?
– Двенадцать часов через сутки, щадящий график. На каких машинах работал?
– На восьмерке, шестерке, МИ-10К…
– Грузовике? Серьезная штука. У нас МИ-8. ― Он заметил перемену в моем лице, добавил грубо: ― А ты чего думал, на «крокодил» посадят, ракеты будешь швырять? Наше дело не меньше пользы несет: десант, медицина, раненые, продукты, патроны… Время видел какое? Все расквасило, танки застревают, не говоря уж о машинах, а с них, ― Степаныч показал в квадрат мутного стекла, где виднелись громады зачехленных боевых вертолетов, ― только смерть и сеять, аки кару за грехи земные. Ну а собьют, так лучше погибнуть, чем в руки к ним попасть, ― запытают. Говорят, десять штук зелени за сбитого дают.
Он так ораторствовал, что начал махать руками. Полный, черноволосый, кареглазый, выбритый до синевы ― необычайно бойкий. Несмотря на грузную комплекцию, майор Сухонин мгновенно расположил к себе, внушил правоту своих слов и будто подстегнул второго пилота. Молчавший доселе Городец подключился к внушению первоочередной важности транспортной авиации:
– В натуре. Ты попал в самый лучший экипаж! Нам завидуют все! Сказочно повезло тебе, Юрка!
– Да я и не жаловался, что вы! Пропади пропадом, какая разница, на МИ-2 летать или на «Черной акуле», главное ― с кем и ради чего! ― Совсем неожиданно получилась впечатляющая формулировка.
– Хм, ― Сухонин сел, ― нормально.
– Вообще, красиво сказал, ― поддержал Городец и улыбнулся. ― Сработаемся,