тому же Августину Блаженному, – чем каждому из нас дано быть от рождения.
На соседней скамье заворковали две смуглолицые няни. Тройня голосистых малышей, за которыми они присматривали, подняли в песочнице такой крик и пляс, да еще и на разных языках, что сосредоточиться на чтении не удавалось.
– Извините, ради бога… Вы русскую книгу читаете?
Рядом на скамье моим глазам предстала молодая особа. Ее появления я не заметил. На лице незнакомки застыла сконфуженная улыбка.
– Да… редко кто читает здесь по-русски… американские книги, – признал я невпопад, когда до меня дошло, что ко мне обращаются по-русски; в подтверждение я показал обложку книги, а сам подумал, что от жары с людьми действительно происходит что-то неладное.
– Удивительно, – сказала незнакомка.
– Что именно?
– «Моби Дик» – это вообще потрясающая вещь… Как раз перед отъездом попалась мне в руки.., – после паузы заявила она, и на щеках у нее появились ямочки. – Я имею в виду книгу. Вы читали?
– Кто же не читал «Моби Дика»…
– Вы извините… Неожиданно. Книга на русском, русский шрифт… Здесь, в Париже, трудно не обратить внимания. Простите, что отвлекла… – Она оробела.
Синие потертые джинсы, поверх что-то розовое, в хвост собранные на затылке светлые волосы, на коленях глянцевый журнал с сиреневой косынкой вместо закладки, – так обычно выглядят состоятельные американки, приезжающие пошляться летом по Парижу, чтобы вспомнить молодость, и предпочитающие не выделяться из толпы.
– Вы, наверное, туристом? – спросил я.
Незнакомка помедлила и кивнула.
– Из Москвы?
Она опять кивнула.
– Вам не повезло. В такую жару попасть в этот город!
Она скользнула по мне оценивающим взглядом и обронила:
– В Москве еще хуже.
– Сейчас? Летом?
– Там очень жарко в этом году.
Я помолчал и сказал:
– Никогда не думал, что женщинам может нравиться «Моби Дик». – Я показал на свою книгу: – Это мужская литература.
– Вы правы. Но лично я и «Тремя мушкетерами» зачитывалась. – В глазах у нее появилось что-то тающее, обескураживающее.
Я стал присматриваться к ней с некоторой опаской.
Тут она вдруг спросила:
– Вы и сами, наверное, пишете?
Я отложил Мелвилла на скамью и признался: мол, да, она попала в точку, но не совсем. Уточнение прозвучало неубедительно.
– Не совсем… то есть как?
– Пишут многие, а писатель – это звание. Не всегда заслуженное, но что поделаешь. Чтобы его заслужить, нужно зарабатывать на жизнь пером. А мне чем только не приходилось заниматься, – выдал я без комплексов; прямолинейность я предпочитал с некоторых пор хорошим манерам, это спасало от фальшивых отношений. – Во Франции русской литературой не прокормиться. Многие пытались, да как-то…
– Зачем же здесь жить…