(тихо, Паше). Пошел отсюда! Быстро!
Паша уходит.
Ковалёв. Наташенька, я раздавлен. Какой это ужас: из одной очереди в другую очередь!.. Вы знаете, я, когда раньше видел табличку «В порядке живой очереди», думал: неужели есть мертвая? Оказывается, есть! Мертвая – это, знаете, запись на бумаге. Но это ненадежно: бумага вдруг может исчезнуть. Мертвая очередь производит клеймение на тыльной стороне ладони химическим карандашом. (Показал.) Вот, я – двести шестьдесят седьмой. Подошел, не успел спросить, что привезли, – подскочил активист и в лицо прямо: будете стоять? Другой схватил руку, и вот. Оказалось, кости копченые. И я бежал, а вслед кричали: номер скажи, номер!.. (Смеется.) Меня проштамповали.
Наташа. Давайте помогу.
Ковалёв. Спасибо, спасибо. Уж теперь я дотащу сам. Подождите, дева моя. Когда автобус поднялся на холмы, я увидел вдалеке наш монастырь, в окнах вашей артели горел свет… Вы меня ждали?
Наташа. Ждала.
Ковалёв. Когда женщина ждет, жилище приобретает смысл. Если никто не ждет добытчика, он не может быть счастлив. Жилище его холодно и пусто.
Наташа. Надо было Юру послать.
Ковалёв. Юрочка не может стоять в очередях. Когда он был совсем мальчиком, он меня спрашивал: «Дедушка, почему Бог заставил нас добывать себе пищу, разве нельзя было сделать нас такими, чтобы можно было жить только дыханием?»
Наташа. Что купили?
Ковалёв. Не знаю. Хватал все, что попадалось под руку. (Громко.) Юра!
Наташа. Он ушел куда-то.
Ковалёв. Мать встречать. Как это я его не увидел? Вы не обратили внимания, он плащ надел? Там довольно прохладно… В очереди за огурцами рассказали историю: вроде бы один инвалид убил женщину курицей. (Пауза.) Ждали они кур. Сначала живыми стояли, потом, на ночь, мертвыми, потом опять живыми. Наконец до нее дошла очередь, и подвернулся инвалид. Она в сердцах ляпнула что-то, а он ее мороженой курицей по виску… Кто за все это ответит, Наташенька?
Молчание.
Да-а! Самое-то главное я не рассказываю! Мы здесь в районе ничего не знаем, а в области все время что-то происходит. Говорят, голос нашли и арестовали!
Наташа (отстраненно). Какой голос?
Ковалёв. Человеческий голос. Там за железнодорожным вокзалом все еще собираются толпы людей.
Наташа. А да, мне рассказывали…
Ковалёв. Но что поразительно! Он ведь никого не ругал, ничего такого запретного не говорил. Просто возникал и разговаривал иногда, читал отрывки из наших же газет. Милиция с ног сбилась, все этот голос искали! Никто не может понять, как он появлялся, откуда звучал голос. Я в очереди встретил знакомого, он своими глазами видел, как люди стоят и ждут. Ждут! Очень много молодежи, все на каком-то подъеме. Говорит, вокруг на улицах была паника, говорит, соли нет в магазинах, мыло всё раскупили… несколько юродивых там, конечно… их отгоняют…
Наташа (смотрит в сумках). Это что?
Ковалёв. Вот это? Дайте-ка я очки надену. Так… Это хлорофос.
Наташа. Вы своих гостей морить собираетесь?
Ковалёв. У нас клопы, дева