и долго лежала, вся тряслась, как лист…»
Бабушка Минзифа ума не могла приложить, как толковать этот сон, но только с того дня совсем потеряла она душевный покой, сердце её вечно томилось и ныло, как бы не случилось чего с её Баламиром. Это мучительное чувство, что вот-вот должна нагрянуть беда, осталось у неё на всю жизнь, оно и заставило её решиться, несмотря на болезнь, на такую дальнюю дорогу.
Больше года, почитай, будет, как не получала она от Баламира ни строчки. А ей, старухе, разве ж одни деньги нужны? Что за радость – деньги, коль не знаешь, как он там? Уж чего она, бедняга, не делала – и молитвы читала на сон грядущий в надежде, что наутро Аллах пошлёт ей письмо от Баламира, и милостыню подавала нищим. Увидит хороший сон – радуется: «Не иначе как письмо придёт от Баламира». Для неё не было бы большего счастья, как с конвертом в руках зайти к соседям: «Прочитайте, сделайте милость. Письмецо пришло от моего Баламира». Но нет, не навестило её счастье.
Этим летом бабушку Минзифу что-то часто тоска брала. «Верно, смерть моя приближается», – вздыхая, говорила она своим сверстницам-соседкам. Вероятно, по этой причине желание повидаться с Баламиром превратилось у неё чуть не в болезнь. Поначалу она ограничилась письмом Баламиру, в котором умоляла его приехать в деревню хотя бы на несколько дней. Не получив ответа, она попросила соседей написать Баламиру второе письмо, наконец, третье. Ответом было молчание. Тогда она, вверившись Аллаху, пустилась в дорогу, увязав в клетчатую домотканую скатерть свои скромные гостинцы. Спасибо, председатель колхоза дал лошадь до пристани. Ещё наказал ей: «Смотри, бабушка Минзифа, обязательно профессору покажись. Баламир теперь городской человек, пусть сводит!»
«Не рассердился бы Баламир, что притащилась, – думала бабушка Минзифа, упорно продолжая сидеть всё в той же позе в комнатке внука. – И домой проводить расход ему лишний будет. Не надо было мне, старой, трогаться с места, людей тревожить. Недаром говорится: старый, что малый. И какой злой дух вытолкнул мои кости из тёплого дома? О Аллах, умягчи сердца рабов твоих, ниспошли кротость и смирение…»
Легонько постучавшись в дверь, вошёл Матвей Яковлевич. Ласково поздоровался со старухой, расспросил вежливенько о здоровье. Бабушка Минзифа отвечала односложно, слово по-русски, слово по-татарски. Матвей Яковлевич с первого взгляда понял, что старуха сама не будет расспрашивать о внуке. Чтобы рассеять страхи бабушки Минзифы, Матвей Яковлевич сам принялся рассказывать ей о Баламире.
– У Баламира теперь специальность в руках. Вместе в одном цеху работаем. И зарплата у него неплохая. Одежонку кое-какую справил. Увидишь – не узнаешь… Вырос – под потолок. Разумный паренёк, не балует.
Матвей Яковлевич счёл за благо скрыть от старухи, что Баламир последнее время стал бегать за девушками, – и без того расстроена, зачем ещё больше расстраивать.
– Жену не собирается ли взять? – спросила старушка.
Матвей Яковлевич улыбнулся из-под седых