что согнёшься от горя, и никто тебя не похвалит за это. Подлинное мужество состоит в умении всегда преодолевать трудности, невзгоды, а не в том, чтобы, покорившись стихии, плыть по мутным волнам. От чёрных мыслей и на душе становится черно. Она тогда и о некоторых людях стала думать дурно. Вот ополчилась на Исрафила Дидарова. Приписала ему бог весть что. Не требуется ни особой смелости, ни глубокого ума, чтобы так сразу очернить человека. Справедливо ли было порицать Исрафила, поддавшись собственному дурному настроению? Что плохого сделал он? Наоборот, и при покупке машины, и при строительстве дачи, и при переезде на новую квартиру не обошлось без помощи Дидарова. Нельзя, в самом деле, быть такой неблагодарной.
Теперь, когда на душе у Гаухар посветлело, она ещё раз попыталась найти источник своей неприязни к Исрафилу Дидарову. И тут среди прочих догадок в её воображении смутно мелькнуло холёное, красивое, холодное лицо Фаягуль Идрисджановой. Но какая тут связь? Ведь оба они так не похожи друг на друга.
Как-то в минуту откровенности Исрафил Дидаров признался, что сильно изменился за годы войны. По его словам, раньше он был лучше, – ну, чище душой, что ли, честнее в своём отношении к людям, к жизни вообще. А, дескать, после войны в характере у него появились кое-какие странности, которые и самому ему порой кажутся неприятными. «Допустим, что так, минувшая страшная война и в самом деле оставила рубцы не только на теле, но и в душе некоторых людей. А при чём тут Фаягуль? Она ведь не была на фронте? – спросила себя Гаухар. И сейчас же ответила: – Если в натуре Фаягуль и есть что-то порочное, отталкивающее, как мне кажется, то это не случайное, не наносное, а врождённое. Отрицательные черты такого происхождения, как правило, гораздо опаснее, потому что они устойчивее».
Вот так и бывает. Казалось бы, всё неприятное, что несколько дней тяготило человека, осталось позади, впору забыть о нём. Ан нет. Снова шевельнулся в душе какой-то червяк. И опять мрачные мысли гнетут и тревожат душу.
Хотя Гаухар довольно часто и неприязненно думала о Фаягуль, она никогда не упоминала её имени в разговоре с мужем, – словно муж способен сделать что-то страшное для Гаухар, не только видя Фаягуль, но даже услышав её имя. И Гаухар незаметно для себя постепенно прониклась страхом перед отчуждённой красотой этой женщины.
Не в опасной ли красоте заключается превосходство Фаягуль над ней, Гаухар? «Постой, – вдруг осенило Гаухар, – уж не для того ли Джагфар частенько бывает у Дидаровых, чтобы видеться там с Фаей? Может быть, не на собраниях задерживается, а проводит время с Фаягуль?»
Эта мысль, мелькнув однажды, не переставала терзать её. Сгорая от стыда, Гаухар всё же стала следить за мужем. Однако ничего предосудительного в его поведении не обнаруживала. Тогда, глубоко запрятав тайный умысел, однажды сказала Джагфару:
– Знаешь, мне хочется повидаться с Фанузой-апа. Она говорила тогда, на даче, что у неё есть модные выкройки. Ты не встречал её?
– Я с чужими жёнами если и встречаюсь,