ситуации, я все время молился: “Боже, помоги, я знаю, что Ты есть! Помоги, я на Тебя уповаю!”
Потом мы все-таки попались, и мне дали 15 лет уже строгого режима. И пошли испытания. Я был дважды в колонии “Белый лебедь” в Соликамске. Это было в 1981 и в 1982 году, в это время там самый лютый беспредел творился.
Самое интересное, что там огромная концентрация людей на маленьком участке земли. Бывают зоны 200 на 200, 300 на 300. А там находились преступники, преступившие все духовные, нравственные и даже уголовные законы. Садисты, педофилы, маньяки, людоеды.
Я несколько раз сидел с людоедами. И спрашивал у них, как они к этому пришли. Мне хотелось понять, что его потянуло человечину есть. Отвечали, что сначала хотели попробовать, потом понравилось. А один даже с женой на пару других угощали, которые не знали, что это за мясо. Вот такой там был контингент.
И когда я два раза прошел этот “Белый лебедь”, то понял, что если я сбегу, то вооружусь и всех их расстреляю. И солдат, которые охраняют ту зону, и этих уничтожу. А у меня уже все было подготовлено. У меня пистолет с обоймами патронов был в камере, где меня держали, нунчаки, метательные ножи и маскхалат.
Я там тренировался и понимал, что это отчаянный шаг, и что я на него пойду. Я понимал, что до этого побеги у меня были “мягкие”, что я особо не рисковал. А тут я понял, что иду фактически на смерть. Я решил, что буду стрелять по солдату на вышке, которая была рядом, она подходила к бане. Потом я хотел забрать автомат и расстрелять солдата на другой вышке, в 200 метрах. А потом уйти в тайгу.
И вот я приготовился, сижу, уже зверь, готовый к реальным убийствам. Я готов был расстреливать всю группу поиска, которая отправится по моим следам после побега. У меня был четкий план, как я “отработаю” 2-3 группы, которые будут идти за мной по следу.
И тут по трансляции объявляют: “граждане осужденные, из города Азова приехали миссионеры-евангелисты. Любой желающий может выйти на открытый вид режима”. А я сидел в деревянном бараке. И вдруг мое сердце прямо взбунтовалось. Такое волнение, такое непонятное мне желание.
На моей камере был щит, на котором были написаны все мои пять судимостей по 18 статьям. И были перечислены побеги и прочие дела. Я в него постучался. И подходит новый прапорщик, который меня еще не знал, и спрашивает:
– Ты чего стучишься?
Я говорю:
– Открывай, я тоже пойду!
Он мне:
– Да на тебе печать ставить некуда!
Но я настоял на своем. В общем, он стал уходить, а я начал сильно стучать и просить вызвать ДПНК (дежурного помощника начальника колонии). Он вызвал. Пришел майор, который меня знал с первого прихода на эту зону. Он открыл дверь, а там отсекающая решетка стоит, и он мне говорит:
– Ты чего стучишь?
Я подошел к нему на метр примерно, нас только решетка эта разделяла, и ему говорю:
– Гражданин майор, я вам ответственно заявляю, что первому из вас я выколю глаза, если вы меня не выпустите к этим верующим.
Он с изумлением