Что впереди? – в воображении со всех сторон приближались и рушились прямо на него мрачные стены тюрьмы, которую не раз приходилось посещать на свиданиях с подзащитными. – Да не хочу я этого впереди! Я вообще не хочу жить! Я не хочу жить! Не хо-чу…»
Сила вмиг появившегося желания уйти из жизни, разрастаясь, заполняла всё больше и больше, а потом вдруг взорвалась так, что он и вправду стал исчезать из этого мира… И – тьма… Тьма… Уже неощутимые – тишина и кромешная тьма.
Первое ощущение, после того как очнулся, – мокро… отвратительно мокро. Вся одежда – рубашка, пиджак – хоть выжимай. И стойкий запах пота. Его пота.
Возвращению к жизни Марк был обязан врачам больницы, оказавшейся на пути в тот момент, когда он потерял сознание и куда его занесли на руках. А молодой организм пожертвовал добрым запасом сил, имеющихся в нём до отключки. Потому что по дороге из больницы назад к машине его тоже почти несли. Еле передвигал ватными ногами.
Да, нужно признать, что к такому удару он оказался не готов.
«Люба… Люба… Как она могла? Как там следователь сказал: "Цыганка нам уже всё рассказала. Во всех деталях и подробностях"? Сколько я её знаю? Меньше месяца. А что я вообще о ней знаю? Да ничего! Да, она страстно хотела спасти свою мать! И для этого ничего лучше не придумала, как одним махом убрать и следователя, и меня, показав свою лояльность, и таким образом облегчить участь своей матери? Цыгане ведь ещё те психологи! Так разводят людей на улицах и вокзалах, что те им сами отдают всё до последнего гроша. И Люба, мастерски сыграв на самых тонких струнах души, сначала заманила в этот капкан, а потом и сдала. И меня, и Володьку! Он, наверное, тоже арестован, и его заставили признаться. Они на это мастера! Иначе откуда бы они узнали, что половина денег у меня дома. Я должен вытащить хотя бы его! – Неожиданно из памяти всплыла маленькая замурзанная девочка, сидящая на крыльце Володиного дома во время их последней встречи. – Что будет с ней и с его женой?!» – терзался Марк, позабыв о своей семье.
И к моменту первого допроса решение было принято. В кабинете Верноруба он сразу попросил ручку и бумагу, сказав, что обо всём напишет сам.
– На чьё имя писать заявление?
– На имя прокурора области Михаила Ивановича Пасюка, – ответил Верноруб.
– Скажите, а где сейчас Владимир Мудко?
– Где-где? В соседнем кабинете. Его допрашивают. Он, в отличие от вас, даёт показания.
Сердце, ударов которого Марк после приступа вообще не слышал, загрохотало залпами «Катюши»: «Боже! Таки угробил Вовку! Нужно срочно что-то делать!»
– Вы только учтите: я пишу признание, но Мудко ни в чём не виноват! Он отказался принять деньги! Я, уходя из дома, бросил их в угол коридора. Он этого не видел, – со всей возможной искренностью зачастил Марк.
Верноруб и его коллега переглянулись. В их взглядах читались и недоумение, и ирония. «Не верят…» – понял он.
– Поверьте, я говорю правду. Мудко ни в чём не виноват. Я признаю, что предлагал взятку, но он её не принял. Отказался, – настаивал Марк.
– Ладно,