и мама читала мне эту сказку, как раз в это время позвонили с больницы и сказали, что папа умер. Папу съела какая-то болезнь. В тот вечер мама постоянно плакала, уехала, а я уснул на кровати рядом с книжкой про Оле-Лукойе. Он смотрел с картинки. Такой весёлый, в морщинках, с широкой улыбкой. А когда я уснул, мне приснился самый страшный кошмар за всю жизнь. Я уже позабыл, правда, его,но с тех пор ненавижу Оле-Лукойе.
Я перевожу дыхание и чувствую, что хочу есть.
– Я очень любил папу. Он говорил, что я красивый, самый красивый сын в мире. Как ты думаешь, я правда красивый? Хотя, ты ж меня не видишь, у тебя нетуглаз. У меня очень мягкие кудрявые волосы, такого светло-коричневого цвета. Мама говорит, что этот цвет называется русый. Спереди они короткие, а сзади у меня свисают несколько кудряшек. Они аж ниже шеи висят. Впрочем, ты это чувствуешь, наверное. А вот лицо у меня тонкое, так говорил папа. Говорит, что у меня тонкий-тонкий нос и настолько ровный, будто природа долго оттачивала своё совершенство, чтобы сделать такой. И ещё у меня тонкие губы, а вот глаза нормальные, только брови ближе к переносице выделяются, поэтому кажется, что я постоянно хмурюсь. А вообще, я очень худой, как струна. – Я хихикаю. – И смуглый. А тут приехал и стал загорать, и теперь ещё чернее. Ещё чуть-чуть, и буду шоколадным негром.
Я снова хихикаю и закрываю глаза. Кажется, я засыпаю.
Я просыпаюсь. Точнее, выхожу из череды смутных приятных образов – видимо, когда я задремал, мой враг детства Оле-Лукойе раскрыл надо мной пёстрый зонтик – в реальность. Вода. Я шевелюсь, и с моих губ срывается стон.
Солнце уже склонилось к горизонту, но до этого оно палило, жгло мою кожу. Все ноги и руки покрыты красными пятнами. Стоит повернуть конечностями, жгучая боль впивается в сгибы на локтях, коленях, ступнях, кистях.
Превозмогая боль, я стараюсь размяться, но становится только хуже. Я снова начинаю плакать. И сползаю внутрь круга, погружая тело под воду. Теперь на поверхности остаётся лишь моя голова и руки, как и в самом начале. Становится легче, в холодной воде ожоги болят меньше, но я всё равно плачу от безысходности.
А вдруг, пока я спал, мимо проплывал катер? Или теплоход? И меня не заметили.
Какое-то время я просто роняю слёзы, а потом успокаиваюсь, превращаюсь в безвольный кусок прострации и позволяю течению нести меня в любом направлении.
Солнце уже не печёт, оно близится к западной части горизонта. К западной!!! Я вздрагиваю и внимательно слежу за светилом. Оранжевый фонарь на сорок пять градусов левее меня. Когда мы с мамой гуляли по пляжу на закате, солнце садилось в том месте, где холмы смыкались с водой.
Что мне это даёт? Думай, Некит, думай! Тогда запад был справа, если встать по направлению к морю, сейчас – слева. Значит?
Значит?
Знаааааачит!
Если я не унёсся в воды Турции к Стамбулу, что вряд ли, мой берег справа, почти на сорок пять градусов. И до него, вероятно, ближе всего.
Я вскрикнул от восторга. Как полезно знать основы географии. Мои руки забарахтались в воде,