за занятие. Но она не сомневается, что Бетти ждет блестящая карьера, вещественным доказательством ее слов служили висящие на стенах снимки, на которые она указала рукой.
Бетти знай себе пришивала к балетным туфлям ленты – разговор взрослых навевал на нее скуку.
Мать Бетти достала из ящика еще несколько дипломов. Это было ужасно – слушать, как взрослая женщина умоляет ее, Клео, проявить понимание и сделать для девочки исключение. По меньшей мере дать ее дочери шанс.
Они съели сиреневый торт, посмотрели по телевизору сериал, и Бетти с тщательностью взрослого человека вымыла посуду и раковину.
Мать поблагодарила Клео за обещание подумать и на прощание поцеловала. Фиалковый запах ее напудренных щек еще долго держался у Клео на губах.
Безмолвный разговор с собой отдавался у нее в мозгу рубленым стаккато, не давая покоя ни днем ни ночью. Только не Бетти. Только не Бетти. Не в двенадцать лет. Бетти и эти обеды. Нет, ни за что.
А эта дурочка подкарауливала ее на каждой перемене: «Ну как?»
Она звонила ей вечером: «Ну что?»
И чуть не плакала: «Другие каждую субботу ходят на платные занятия, а без этого в балетную школу фиг поступишь, там же конкурс! Ну так как???»
В среду 16 мая 1984 года, в пять часов вечера, Клео вместе с Анаис – или это была Стефани? – шагала к площади возле мэрии, когда ее остановил голос: «Эй, Клео, подожди, это я!» Она много чего могла бы сделать. Могла бы оттолкнуть Бетти, пнуть ее в спину, схватить за воротник джинсовой куртки и приказать перестать валять дурака; она могла бы взять Бетти за руку, как ребенка, собравшегося переходить улицу с оживленным движением; могла бы положить руку ей на плечо и не пустить дальше. Эта твердая рука могла бы ее остановить, удержать, предупредить, защитить. А если не рука, то слова. Только не ты, Бетти. Иди домой, Бетти. Проваливай отсюда, да поскорее!
Но Клео не произнесла ни слова. Не сделала ничего. Просто стояла и как посторонняя наблюдательница смотрела за тем, что происходит.
Кэти захлопнула дверцу машины. Волосы цвета ржавчины. Оловянный смех.
Не обращая внимания на Стефани – или это была Анаис? – малявка выскочила вперед и перечислила Кэти все свои достижения, точь-в-точь ветеран войны перед президентом республики. Кэти встрепенулась, заинтересованная, приятно удивленная. Что, еще нет тринадцати лет? (Сомнение на лице.) Она поговорит с учредителями фонда, некоторые отклонения от правил иногда допускаются…
В тот же вечер Клео получила по телефону благодарное: «Твоя Бетти – это находка!»
Клео пробормотала, что она тут ни при чем; она не собиралась знакомить Бетти с Кэти. Клео ничего не сделала. Вот именно, ничего. Отныне Клео – тринадцать лет и семь месяцев – была обречена на вечный монолог, слышный ей одной; едва стихал повседневный шум, запирались ставни и родители укладывались спать, как в мозгу раздавался железный скрежет слов, и некому было прервать их поток, некому вернуть разговор в исходную точку, не спеша изучить все факты