проблем получала зачёт, потому что говорила без акцента. Затем шла мать, отвечала точно так же, как перед этим отвечала её дочь, и к ней всегда придирались, потому что говорила с акцентом.
В своей жалобе, адресованной в офис, который занимается профилактикой дискриминации, я написал, что преподаватель меня оклеветала, обвинивши меня в тех ошибках, которые я не совершал, особо подчеркнувши, что ни одно из её утверждений не было подкреплено фактами. Также описал, что все придирки сопровождались комментариями по поводу национальности. К жалобе приложил кассету, на которую она наговорила много лишнего. Мне выдали бумагу, в которой было сказано, что жалоба принята на рассмотрение и что я получу официальный ответ… в течение ста восьмидесяти дней! Также сказали, что пока они не разберутся, я не имею права вновь приступить к занятиям. Также в бумаге было сказано, что юрист по моему требованию встретится со всеми свидетелями, но я не имею право спрашивать свидетелей, что они сказали.
У всех остальных учёба тем временем продолжалась. Студенты рассказывали, что в тот день, в который преподаватель Тамошевский должна была идти на разговор, она выглядела полностью растерянной и панически каждую минуту повторяла: «Зачем я только выгнала этого русского…» Подлые люди всегда трусливы. Семестр закончился. Больше половины группы так и не набрали заветных семидесяти пяти процентов, а значит тоже остались без дипломов. Меня же преследовали на практических занятиях, потому что оценки по теории у меня были хорошие, а давать диплом «этому русскому» они никак не хотели. Кто-то из студентов позвонил на местное телевидение, и в эфир вышел сюжет о том, что в нашем колледже подозрительно много студентов получают двойки. Колледжу, конечно, это было неприятно, но это не значит, что студентам исправили незаслуженные двойки на вожделенные тройки.
Ответа на мою жалобу всё не было и не было. Он пришёл точно на сто восьмидесятый день. В нём было сказано, что фактов дискриминации обнаружено не было. Я позвонил юристу, который подписал ответ, и поинтересовался, или он слушал кассету. Оказалось, что не слушал, мол, с юридической точки зрения, слушать кассету не так просто, как кажется, – ответил он мне. Спросил, как насчёт того, что ни одно негативное утверждение преподавателя обо мне, которые она изложила письменно, не было подтверждено конкретными фактами. Юрист ответил, что если дискриминации по национальному признаку не было, то всё остальное его не касается. Встречался ли он с той медсестрой, которая якобы сообщила моему преподавателю, что я грубо обращаюсь с пациентами? Тоже не встречался, потому что в этом эпизоде национальный вопрос не поднимался. Он встречался с Олей С., она ему рассказала, что Тамошевский не к месту поднимала национальный вопрос в грубой форме, но в официальном ответе было написано, что свидетель Оля С. якобы не подтвердила изложенных мною фактов.
Был ли у меня вообще