бросилась к нему, взяла на руки и даже отцу сказала:
– Зачем бить-то, он же ребенок!
Отец жестко ответил:
– Ну и что? Ребенок! Пусть выбирает слова. А ты не слышишь, как он к тебе обращается?
Отец был прав: Малой переборщил с искажением имени тети. Отец уловил нотки издевки в произношении «ай, Марджан» и был прав: действительно, это очень грубо. По возвращении домой тетя Мерджан поделилась услышанным от Малого, и с того времени пастуха Фарида все стали называть оборвышем Фаридом. После этого случая он полюбил тетю Мерджан еще больше и, будучи уже взрослым, всегда обращался к ней не иначе как «ай, Марджан», и тетя его очень любила. (Я надеюсь, что тетя Мерджан смотрит с небес и, услышав снова от того Малого «ай, Марджан», улыбается своей красивой доброй улыбкой). Малому, можно сказать, всю жизнь везло в одном: если он придумывал кому-то прозвище, то оно сопровождало человека очень и очень долго. Дядя Фарид (да будет земля ему пухом) в этом «почетном» списке был вторым после сестры, кого прозвище, данное Малым, сопровождало всю жизнь.
Он вспомнил и старшую сестру, дочь отца от первого брака. Звали ее Сабина, но когда Малой заговорил, с его легкого языка она стала Донлу – только для узкого круга родственников. Конечно было жалко, что она осталась в Казахе. Все было хорошо, только они не ладили с матерью, часто ругались, и мать всегда гнала ее и говорила, чтобы та вышла замуж за кого-нибудь и родила себе ребенка. А та советовала матери самой уйти куда-нибудь, и даже бывало такое, что они таскали друг друга за волосы. В таких случаях Малой не знал, за кого болеть, но отец всегда успевал вовремя взять какую-нибудь палку и пройтись по их спинам, после этого они быстро унимались. Однажды он даже дубасил их рукояткой от топора, в таких случаях Малой жалел их обеих, но был бессилен что-либо изменить в их взаимоотношениях и тем более в отцовских действиях. Он прятался в кукурузах, которые росли во дворе или за большим персиковым деревом, и плакал. Но чтобы было не совсем грустно, ел при этом персики или абрикосы.
Малой думал почему-то, что здесь ему будет скучно жить, и сам не мог понять, почему он так думает, как вдруг его осенило: «О, Аллах, какая тоска! Здесь же в округе ни одного жилого дома нет и ни одного ребенка, и с кем же я буду…» – конечно, вы подумали «играть» – если бы… Драться!
В Казахе не было дня, чтобы он не подрался с кем- нибудь. Всегда ходил в синяках. Единственное, за что отец его не ругал, так это за драки, только бы не жаловаться ему. Мать, конечно, пыталась образумить его, но никакого эффекта не было. Как же, надо же было хоть чем-то «радовать» отца. Но справедливости ради нужно отметить, что Малой никогда не начинал драку первым. Первые осознанные драки у него начались еще тогда, когда он ходил в турецкой феске. Как она попала к ним, он не знал, но отец хотел, чтобы тот всегда ходил в ней, что Малой и делал. Ровесники дразнили его из-за фески, и он терпел, но не долго. Всегда, куда бы ни приходил он, дело заканчивалось дракой. Потом феска куда-то исчезла, скорее всего,