чего заработала парализованная часть спинного мозга. Я задумался. Каждый из этих людей вызывал во мне неведомые раньше эмоции. Каждое изделие я делал, думая о них, искренне желая им счастья.
– Я не смогу вам помочь.
Женщина явно не ожидала такого ответа.
– Почему? – казалось, она хотела бы вспылить, но была столь подавлена, что вопрос прозвучал бесцветно, устало.
– Я не чувствую ничего ни к вам, ни к вашему мужу, – честно ответил я.
– Он хороший. – Женщина всхлипнула. Годами отработанная защита начала трескаться. – Мне страшно, что будет без него. Он отдал себя, свою жизнь обществу. Он всё делал для людей. А теперь… Теперь люди не могут, не умеют ему помочь.
– Вы жалеете больше себя или его?
Женщина задумалась.
– Его. Да. Его. Это нечестно. Вот так. Неправильно.
Пока женщина рассказывала про мужа, их совместные истории и планы, я разогревал печку для выплавки. Исходных материалов почти не осталось. Кусочки золота для ремонта, заготовки для замочков, сломанная серёжка. Всё ссыпал в тигель. Металл начал постепенно плавиться.
– Он всегда был справедливым!
– Понимаю, – я реагировал на её реплики почти не задумываясь.
– Но у болезни нет исключений даже для сенаторов, – женщина горько вздохнула.
– Он сенатор? – вежливо переспросил я.
– Да. Он сделал общество справедливым.
– Как же у него это получилось?
– Помните, хотя вряд ли, лет тридцать назад приняли закон о разумной справедливости?
– Я помню. По этому закону андроидов приравняли к бытовой технике и лишили прав на социальные гарантии.
– Ну нет. Там суть закона, что человек отвечает за жизнь и судьбу робота.
– Только человеку не хочется отвечать за чайник, пылесос или домашнего робота. Для человека мы – бытовые приборы, которые можно выбросить, если сломались.
Наступило молчание. Я понял, кому делаю амулет. Это он лишил лично меня надежды жить. По его вине я не смог купить копеечный насос. По его инициативе сколько бы мы ни работали, как бы трудно ни зарабатывали своё мизерное жалование, оно всё до копейки уходит людям. Он закрепил социальные нормы, сделавшие невозможными равное существование людей и андроидов.
– Я поняла. Мне жаль. Я никогда не думала об этом так.
– Потому что никогда не ставили себя на наше место.
– Вы правы. Мне жаль, – ещё раз повторила она. – Поверьте.
– Я не хочу делать амулет вашему мужу.
– Я вас понимаю.
– Не понимаете. По вине принятого вашим мужем закона я умираю. По иронии, в тот момент, когда я начал понимать вас, людей. Когда начал чувствовать.
Жена сенатора взглянула на меня. В её взгляде я сумел различить интерес и недоверие.
– Что вы уже умеете чувствовать?
– Страх, сожаление, боль, отчаяние, симпатию, радость.
– Есть ещё прощение.
– Что это?
– Это готовность простить человеку его ошибки,