Мой друг оказался там в одиночестве и, поприветствовав меня, посмеялся над моим ранним приездом, однако не позволил открыть подарок до наступления дня рождения – а я воспринимал происходящее именно так.
Крис налил мне виски с содовой, что мне было необходимо, усадил в своем личном кабинете в собственное кресло и положил пакет на письменный стол передо мной. Не знаю, зачем он так поступил – то ли для того, чтобы меня успокоить, то ли чтобы еще больше помучить.
Итак, передо мной лежала вожделенная посылка из прошлого: никакой нарядной подарочной упаковки или прочей мишуры, всего лишь некий почти плоский предмет, обернутый грубой бумагой, по текстуре напоминающей джутовую мешковину. Сверху имелась восковая печать с личным штампом моего деда, который не отличался изысками: инициалы «Д. Х. У.» в центре чаши Гиппократа. Взяв пакет в руки, я сразу же понял, что внутри лежит какая-то книга или тетрадь.
До назначенного времени Крис стоял у меня над душой, наблюдая, как я, в свою очередь, пожираю глазами предназначенный мне пакет. Наконец в одну минуту первого адвокат весело рассмеялся, пожелал мне удачи и покинул кабинет, закрыв за собой дверь.
Как только он ушел, я взломал печать и достал содержимое из упаковки. Я был возбужден, но и слегка разочарован. Наверное, где-то в глубине души я желал получить несметное богатство, которого, как сразу же стало понятно, в пакете не было.
Но с той самой минуты, как я открыл дневник моего деда – а это был именно он – и прочел первые слова, я понял, что получил подарок, на фоне которого тускнеют все богатства Пенджаба. В моих руках оказался отчет о, вероятно, самом сенсационном из всех приключений доктора Уотсона и Шерлока Холмса, написанный неровным врачебным почерком, который, несомненно, принадлежал моему деду.
Мой тайный дневник
Мой дорогой потомок!
Во-первых, прошу прощения за такое краткое приветствие, но я не знаю, кто ты и чем занимаешься; я даже не знаю, существуешь ли ты! Ведь я пишу этот дневник в середине зимы, чуть менее суровой, чем мировая война, после которой она наступила; ты еще не появился на свет, а моему сыну Джону всего двенадцать лет. События, о которых я вскоре расскажу, совсем не радостные, в них нет и половины того счастья, которое уже успел испытать мой мальчик.
Во-вторых, я еще раз прошу у тебя прощения – за поздний час, в который тебя просили явиться. Но по мере прочтения дневника ты поймешь, почему я оставил такие указания: я хотел, чтобы ты получил информацию именно в этот момент.
То, что я собираюсь тебе открыть, не могло быть рассказано раньше. Законом о государственной тайне запрещено предавать огласке информацию, которая угрожает безопасности страны, а также любые сведения, являющиеся жизненно важными для Великобритании, в течение семидесяти пяти лет после событий, которых они касаются. А факты, которые я здесь раскрываю, представляют собой не только все вышеперечисленное, но и значительно больше. То, что