Ты его любишь?
Выученица Цитадели прислушалась к себе. Нет. Не любит. И никогда не любила. По первости восхищалась, благоговела и впрямь будто бы хотела назваться его. Но… с той поры столько воды утекло. Она его не любила. Но и чужим не считала. Крефф себе на уме. Такого любить – все сердце надорвешь.
– Он мой наставник, – спокойно ответила Лесана.
Но Клёна не унялась, отставила в сторону туесок и с жаром заговорила:
– Нет, скажи, вот вообще любишь? Хоть как-то? Как брата, как отца?
Девушка снова помолчала. Как брата? Как отца?
– Нет. Не знаю. Я его давно не видела, с осени, и, когда уезжал, не сильно тосковала… другого лиха хватало.
Девочка сверкнула черными глазищами и быстро-быстро заговорила:
– Вот скажи мне, за что такого любить? Мама говорит, мол, вырастешь – поймешь. А я и нынче знаю, что не пойму! Он приезжает, когда хочет, несколько дней побудет – и был таков! А она ждет! Когда долго нет, все глаза на дорогу проглядит. Вот зачем он нужен? Жили без него и еще бы прожили! – В голосе падчерицы звенел гнев: видимо, побеседовать о Клесхе ей было не с кем, матери подобные мысли она высказывать не могла, Эльхе тем более, а уж с подружками, если таковые и были, вовсе стыдно было делиться.
По всему выходило – Лесана стала первой слушательницей. Поэтому выученица Цитадели попыталась-таки обелить наставника, оправдывать которого после пережитого обмана ей, по чести сказать, вовсе не хотелось:
– Так у него же сын здесь. И маму твою он любит…
– Сын! – всплеснула руками девочка, чем еще больше стала похожа на взрослую. – Да он об нем три года не знал. Мне уж семь лет было, а Эльхе два, когда Клесх снова через деревню проезжал! Эльхит и слова-то «тятя» не знал тогда! А он приехал, увидел его во дворе, поднял как щенка, на руки взял и глядел долго-долго. Я испугалась, думала, тать какой. Побежала мать из бани кликать, она там рубашонки стирала.
Лесана слушала жадно, ее снедало любопытство: как же так получилось, что крефф, который говорил ей о невозможности Осененным иметь семью и дом, вдруг обзавелся тем и другим?
– Так он не знал?
Клёна сердито бросила в свой туесок горсть собранных ягод.
– Не знал. И не узнал бы, если б Встрешник его к нам не вынес на беду. После этого чуть не каждый месяц ездить стал. А что толку от него? Сначала спит, потом ест, а там и ехать пора…
В голосе девочки звенела обида на мать, на отчима, на жизнь, которая так с ней обошлась.
– Так уж и спит? – не поверила Лесана, которая не замечала за Клесхом столь вопиющей праздности.
– Ну… – замялась Клёна, – не прям уж постоянно. Но первый день окаянный лежит, как подстреленный!
Выученица Клесха не выдержала и рассмеялась. Клёна сначала посмотрела на нее сердито, а потом неуверенно улыбнулась и через миг тоже звонко захохотала. Они смеялись долго, и это словно бы на короткий срок сняло с душ обеих гложущую обиду.
– У мамы