или уродливой душу. Знаешь, что делает вещи красивыми или уродливыми?
– Нет.
– Воображение и слова. Достаточно сделать небольшое усилие – и уродливое становится красивым.
Она улыбается мне и ласково гладит мои волосы.
– Ты обрезанный.
Она произносит эту фразу так, как будто заметила что-то очевидное для всех, неопровержимое. Как если бы сказала: ты блондин, у тебя борода, ты низкорослый.
– Да. Откуда вы знаете?
– Я вижу людей обнаженными.
Она смеется – ее забавляет мое напуганное лицо.
– Не то чтобы они мне нравились обнаженными… Я их вижу без защиты. Все носят бесполезную одежду, которая их скрывает. Ты тоже.
– А вы правда видите будущее?
Она вдруг становится серьезной.
– Не позволяй жить той, которая практикует магию. Так написано.
Она заливается смехом, и я пугаюсь еще больше.
– Колдуны, ведьмы, гадалки. Они на всех наводили страх, не только на священников. Нас сжигали на костре, потому что мы заменяли Бога. Но это неправда. Проблема была в том, что мы заменяли их, священников. Вы, евреи, тоже им не уступали.
Я молча киваю в знак согласия.
– Ты так молод, но так обеспокоен. Не лучше ли просто жить?
– Я не знаю, могу ли…
Она меня прерывает.
– Жить? О, конечно же, можешь. Ты не знаешь, сколько проживешь. Но никто этого не знает. Ты ничем не отличаешься от других.
– Я…
– Да, я знаю. Знаю.
Что она обо мне знает? Она не дала мне даже сказать.
– Я тоже могу умереть, но я сижу здесь и разговариваю с тобой.
– Это не одно и то же.
– Потому что ты молодой, а я старая?
У меня не хватает смелости ответить «да».
– У меня стоит кипящая кастрюля на огне. Что это означает?
– Что вы голодны?
– Нет. Это значит, что я буду есть. В будущем. У меня запланирован ужин. У тебя есть планы на ужин?
– Не знаю.
– Я могу умереть, но я не думаю об этом.
– Вы не больны.
– Нож убийцы тоже может стать болезнью. Я знаю, что умру, – но я готовлю ужин.
– Я еще молодой и…
Старухе не нужно слышать фразу целиком, она с двух слов понимает, что я хочу сказать.
Она поднимает глаза на племянника и улыбается ему. Я понимаю, что этот полный нежности взгляд относится не к Лоренцо, а ко мне. Как если бы она хотела сказать, что я ей нравлюсь и вызываю симпатию.
– Моя дверь всегда открыта. Видишь?
Она указывает мне на вход, занавешенный одеялом.
– В этом и состоит секрет. А твоя дверь – открыта?
Очевидно, что теперь она говорит о символической двери. Я поражен ее манерой речи. Если бы она не погрязла в этой вони и нищете, если бы не была такой старой, костлявой и безобразной, одетой в лохмотья, то могла бы показаться начитанным ученым человеком.
– В эту дверь может зайти любой, даже смерть.
Чувствую, как ее рука все крепче сжимает мою, ее острые неровные ногти впиваются мне в ладонь.
– Ты должен ожидать неожиданного.