и у Минди Металман такие, замечает Линор ни с того ни с сего. Длинные, тонкие, кривопалые, с желтыми пуговичками мозолей на мизинцах и толстым мозолистым уступом над пяткой, и длинные черные волосины вьются на подъемах стоп, и красный лак на ногтях трескается, кудряво шелушится и расслаивается от старости. Линор замечает это лишь потому, что Минди на стуле у холодильника наклонилась и отковыривает лак с ногтей; халат чуть распахнут, видна ложбинка и остальное, куда больше, чем у Линор, и толстое белое полотенце, которым Минди обернула мокрую, вымытую шампунем голову, развернулось, и прядка темных блестящих волос выскользнула из расселины в складках, и застенчиво курчавится вдоль щеки, и свисает ниже подбородка. В комнате пахнет вроде как шампунем «Флекс», и еще травкой, потому что Клариса и Сью Шо курят большое толстое шмалево, которое Линор купила у Эда Сливкера в школе Шейкер-Хайтс и приволокла со всякой всячиной сюда, Кларисе, в этот самый колледж.
Происходит вот что: Линор Бидсман, пятнадцати лет, только что явилась аж из дома в Шейкер-Хайтс, штат Огайо, подле Кливленда, навестить старшую сестру, Кларису Бидсман, первокурсницу женского колледжа Маунт-Холиок; и Линор со своим спальником остается в этой самой комнате на втором этаже Галдеж-Холла, которую Клариса делит с соседками Минди Металман и Сью Шо. Еще Линор пришла, чтобы типа глянуть на колледж, ну, чуток. Потому что, хотя ей всего-то пятнадцать, она, предположительно, весьма умна и оттого развита не по годам, и в школе Шейкер-Хайтс ей осталось учиться год с небольшим, и она уже думает, в какой бы колледж поступать в следующем году. То есть она в гостях. Прямо сейчас – вечер пятницы, март месяц.
Сью Шо, даже близко не такая обалденная, как Минди и Клариса, несет косяк Минди и Линор, и Минди берет его, на секунду оставив палец ноги в покое, и реально всасывает шмалево, и шмалево раскаляется, и громко лопается семечко, и кусочки пепла летают и дрейфуют, что кажется Кларисе и Сью зверски смешным, и они реально хохочут, улюлюкают и хватаются друг за дружку, и Минди вдыхает реально глубоко, и задерживает дым, и передает шмалево Линор, но Линор говорит, нет, спасибо.
– Нет, спасибо, – говорит Линор.
– Давай, сама принесла, чего ты… – квакает Минди Металман, разговаривая так, как разговаривают не дыша, чтобы задержать дым.
– Я знаю, но в школе беговой сезон, а я в команде и во время бегового сезона не курю, не могу, тошнит, – говорит Линор.
Тогда Минди хмыкает, и наконец выдыхает клуб сизого отработанного дыма, и отрывисто, сильно кашляет, и встает с шмалевом в руке, и несет его через комнату Кларисе и Сью Шо, которые сидят у большой деревянной стереоколонки, слушая эту песню, опять, Кэта Стивенса [2], в десятый, наверное, раз. Халат Минди более-менее распахнут, и Линор видит кое-что обалденно изумительное, но Минди-то просто идет через комнату. На этом этапе Линор делит всех знакомых девчонок на девчонок, на деле считающих себя обалденными, и девчонок, которые на деле считают, что они реально не такие. Девчонкам, считающим себя обалденными, в общем, плевать на то, что халат распахнулся, и они умеют краситься, и любят ходить, когда кто-то смотрит, и преображаются, завидев парней; а девчонки типа Линор, которые не считают себя обалденными, обычно не красятся, и еще бегают, и носят черные конверсы, и всегда завязывают пояс халата как следует. Минди, конечно, обалденная, ну, кроме ступней.
Песня Кэта Стивенса опять кончается, и игла сама отрывается от винила, и, видимо, всей этой троице лениво вставать и переводить иглу, все расселись на твердых деревянных конторских стульях – Минди в выцветшем розовом махровом халате, высунув лоснящуюся гладкую ногу, совсем голую; Клариса в дезертах, темно-синих джинсах, которые Линор называет «обувные ложки», и белой ковбойской рубашке, той самой, в которой была на ярмарке штата, когда у нее сперли кошелек, и белые кудри стекают по рубашке, и голубые глаза такие голубые; Сью Шо, рыжая, в зеленом свитере, в юбке из зеленой шотландки, с толстыми белыми ногами, с ярко-красным прыщиком аккурат над коленом, ноги одна на другой, дрыгает ступней в мокасине с тошнотной белой подошвой – Линор от таких туфель воротит.
Клариса, помолчав чуток, протяжно вздыхает и говорит шепотом:
– Кэт… это… Бог, – с кратким смешком в конце. Ее соседки тоже хихикают.
– Бог? Как Кэт может быть Богом? Кэт существует. – Глаза Минди жутко красные.
– Это оскорбительно и совершенно кошунственно, – говорит Сью Шо, глаза выпучены, налились и негодуют.
– Кошунственно? – Клариса помирает от смеха, глядит на Линор. – Кощунственно, – говорит она. У нее глаза получше, реально, только необычно светятся, будто она вспомнила анекдот, но рассказывать не собирается.
– Кощмарственно, – говорит Минди.
– Клошарственно.
– Кошакственно.
– Кларккентственно.
– Купорос.
– Купоросеноксхреном.
– Калибан.
– Крошка Пебблс.[3]
– Кощей Бессмертный.
– Коммуняка.
– Кошунственно!
Они