и письмо, ею не написанное. Несомненно, однако, что благодаря предупредительности Вильямса и ухаживанию Понятовского великая княгиня не могла оставаться вполне безучастной к этому страшному кризису или быть равнодушной к английским интересам. Расписки, которые банкир Вольф продолжал получать по приказанию английского посла, говорят об этом. Но, с другой стороны, подходы Бестужева тоже достойны внимания Екатерины; а канцлер, которого Фридриху не удалось подкупить, настаивал на лояльном исполнении союзного договора с Австрией. Все это, вероятно, побуждало политическую ученицу Монтескьё и Брантома совершать много опасных и, может быть, противоречивых поступков.
Между тем Понятовский делался весьма неспокойным, так что вскоре союзные кабинеты Вены и Версаля стали считать его самым лютым своим врагом в Петербурге, от которого надлежало избавиться во что бы то ни стало. Вследствие неофициального его положения это казалось делом легким. Они к нему приступили очень усердно, но натолкнулись на неожиданное препятствие: упустили из виду любовь. Самого Вильямса легче валить с поста, на котором он, казалось, больше служил Пруссии, чем Англии. В октябре 1757 года ему пришлось уехать. Понятовский остался. Но таким образом, Екатерина принуждена целиком отдаться политике, доступ к которой ей так строго воспрещен.
Добавим, что ее дебют не обещал ничего хорошего. С первых же шагов она явно злоупотребила недавно приобретенным влиянием, пользуясь им для личной, тайной выгоды, диаметрально противоположной в некоторых отношениях интересам ее нового отечества, как они понимались теми, кто стоял на их страже. Она вовлечена в политику любовью; любовь последовала за ней на эту арену и держала ее там. Этот эпизод ее жизни имеет решающее значение, и мы не можем на нем не остановиться.
Понятовский понравился Екатерине, потому что он говорил языком Вольтера и героев мадам де Скюдери. Он приобрел расположение великого князя, насмехаясь над польским королем и его министром и косвенно воздавая, таким образом, почтение Фридриху. Он не одержал других побед в Петербурге. Елизавета смотрит на него косо и готова уступить настояниям саксонского двора, требовавшего его удаления. Спрашивалось: на каком основании, не будучи ни англичанином, ни дипломатом, он входил в состав английского посольства? Почему, собственно, не имея никакого положения, вздумал играть какую-то роль? Аргументы эти не веские. В то время все европейские дворы кишели еще более загадочными личностями и дипломатическими агентами, обладавшими еще меньшими полномочиями. Петербургский двор не исключение из общего правила. К нему только что прибыл д’Эон. Понятовскому пришлось, однако, немедленно исчезнуть. Екатерина отпустила его, уверенная, что он вернется. Действительно, через три месяца он возвратился, снабженный официальным званием министра короля польского. Это дело рук Бестужева, желавшего во что бы то ни стало быть приятным Екатерине.
Чувствуя отныне под собой твердую