играть. А для этого у бабушки Дуси было припасено целое сокровище: парадное вооружение русского воина наполеоновской поры. Там были: блестящий стальной островерхий шлем, стальной панцирь-нагрудник, слегка изогнутая сабля и два больших старинных пистолета, красиво украшенных резьбой, хранившихся в деревянном ящичке.
Товарищем игр Ина в доме и в саду была бабушкина собачка, умнейшая такса Пальма. Иногда Ину приходилось покрывать её проказы. Дело в том, что бабушкины жильцы выставляли в корридор, «на холод», свои кастрюльки. Как известно, собаки видят носом. Запахи из кастрюлек возбуждали Пальму так, что, как только жаркое выставляли в корридор, она переставала играть с Ином, делала стойку и потихоньку-потихоньку, по-охотничьему кралась в корридор за добычей. Ин подглядывал из-за угла, как она осторожно подбиралась к кастрюле, брала зубами за ушко крышку и тихо, без лязга, клала её на соседний коврик. Потом она хватала кусок мяса из кастрюли и, уже не соблюдая никаких предосторожностей (добыча схвачена!), на всех парах мчалась вниз по лестнице во двор. Немедленно, с отчаянным криком «О мейн жаркое!» выскакивала хозяйка жаркого, тут же появлялась бабушка, утихомиривая разъяренную жилицу обещаниями, что это никогда, никогда больше не повторится.
Когда выходили в город, бабушка Пальму оставляла дома, вероятно, прежде всего потому, что бабушка заходила почти что во все Подольские церкви, а их было множество. Память сохранила древнейшую Ильинскую церковь, недалеко от Спасской переправы, а также маленькую, с низким входом церквушку за Житним базаром. Там было всегда торжественно сумрачно, пахло ладаном, свет свечей отражали серебрянные ризы на иконах, а ликов святых почти не было видно. Бабушка не старалась научить Ина молиться, может быть, как говорят теперь, она соблюдала политическую корректность по отношению к его родителям-коммунистам. Однако, иногда, когда это казалоь ей важным, или необходимым, она просила его тихо повторять за ней слова молитвы. Он повторял слова молитвы не только из послушания и любви к бабушке: таинство обряда, вся обстановка в церкви, особенно пение маленького хора, подвигали к молитве. Ожидание чуда, благоговение перед таинственной высшей силой, доброй и строгой, так на него действовали, что всю оставшуюся часть дня он был погружен в себя, как бы боясь расплескать то, что не мог определить, но хотел сохранить.
Киевский Подол, как и Подол в Праге, расположен между холмами и рекой. В Киеве, на Подоле детство Ина было погружено в атмосферу старинных преданий и легенд. Рядом с их домом были улицы, названные в честь братьев Кия: Щековицкая и Хоревая, а в двух шагах на Контрактовой площади был знаменитый Братский монастырь.
В этот монастырь казаки-сечевики посылали свои сбережения и свою долю добычи. До революции Братский монастырь владел обширными землями вблизи Киева. В старину многие одинокие казаки к 40–45 годам завершали свою военную часть жизни и приходили жить в Братский монастырь, где у них уже был накоплен «пенсионный