что мы вынуждены были идти не прямо на юг, а направлять судно несколько к юго-востоку. Еще до полуночи ветер опять достиг своей обычной теперь скорости и силы. Когда в 2 часа я стоял на мостике, то сквозь снежную метель, окутывавшую нас, я увидел при слабом свете наступающего утра с надветренной стороны огромную волну, образовавшуюся как будто независимо от других волн, – она возникла рядом с судном как бы сама по себе. К счастью, лишь гребень этой волны обрушился на нас, но и то на правом борту около конюшен были сбиты крепления, и вода получила доступ к конюшням. Перед отправлением в путь мы ломали себе головы, каким образом лучше очищать конюшни, но после первых же опытов плавания в бурную погоду у нас появилась более трудная задача, как бы воспрепятствовать промыванию конюшен каждой набегающей волной. Этим же ударом волны сбросило со своих подкладок тяжелый вельбот, находившийся на правом борту, и он оказался посередине судна на «кавалерийском клубе». Сбросило также на палубу тюки с лошадиным кормом, баки с керосином и ящики с карбидом.
В полдень наше положение было 59°8’ ю. ш. и 179°30’ в. д. Позднее шквалы со снегом сменились ясной погодой, на небе появились перистые облака, заинтересовавшие метеорологов, как указание на направление течений в верхних слоях атмосферы.
После полудня число пассажиров на судне увеличилось: одна из наших собак, Поссума, родила шесть превосходных щенят. Счастливой матери и ее потомству было устроено теплое помещение на крыше машинного отделения, где стояла часть наших ящиков. Мы передали сообщение об этом радостном событии на «Куниа» с помощью сигналов, и в ответ получили поздравление от капитана Ивенса. Правда, сигнализирование флагами оказалось в данном случае довольно медленной операцией: коммерческий код сигналов мало приспособлен к таким особым событиям. Мы видели уже из той тщательности, с которой на «Куниа» проверяли каждый наш сигнал, что они с трудом могли понять суть нашего сообщения. Им, конечно, не приходило в голову, что в такое время могут сигнализировать о появлении на свет щенят. Всякий раз, как погода хоть чуть смягчалась, оба судна переговаривались при помощи флажков, и капитан «Куниа» всякий раз специально справлялся о самочувствии научного персонала.
13 января поднялся небольшой восточный ветер, тучи рассеялись, появилось голубое небо с легкими перистыми облаками. Погода стала такой теплой и приятной, какой мы не видали с того времени, как оставили Литтелтон, хотя температура воздуха была всего +1,1 °C, а воды +2,8° C. Лучи солнца выманили на кормовую палубу даже тех, кто до того времени мало показывался наверху. Все судно стало скоро похоже на настоящий чердак. Одеяла, пиджаки, сапоги, чемоданы, некогда казавшиеся сделанными из кожи, а теперь превратившиеся в какие-то лохмотья коричневой бумаги; пижамы, которые их владельцы наивно собирались носить, когда только попали на борт корабля, книги, расставшиеся со своими переплетами, и со страницами, обнаружившими полнейшее нежелание расклеиваться после пребывания