78-5-0056-2322-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Комар философии
Комариный писк философии,
тонким зуммером в праздном уме,
бледный призрак хронической осени,
по сезону витает во тьме.
Напряглись суматошные хроники,
ждали долго и час их настал,
голосочками потусторонними,
философский комар запищал.
Серебрятся седины лунатиков,
белым светом сияют глаза,
в черепах кукушат-харизматиков,
философская зреет гроза.
С пьедесталов низвергнутся идолы,
космогонии канут в ничто,
философские косточки киданы,
кем-то тёмным в бардовом манто.
Жизнь в себе
О вещи в себе нам поведал философ,
снабдив нашу жизнь извечным вопросом.
И нет нам покоя ни днём, и ни ночью,
мы точку всё ищем среди многоточий.
Та жизнь, что в себе – проявляется нами,
как вишни весной розовеют цветами,
как сельский простор колосится пшеницей,
как в небе парит горделивая птица.
Себе на уме – забавляется нами,
как лёгким пером в своём оригами,
как цифрой в руке, раскрутившей рулетку,
диковинной штучкой, мечтающей клеткой.
Такая в себе – вся в капризах вещица,
невинна, чиста и всегда молодица,
сбросит тебя, как отжившую шкуру,
и шашни разводит с новым амуром.
Ума метаморфозы
Впадая в умственный экстаз,
философ танцевал для нас.
Он истину искал в бутоне розы,
а нам явил во всей красе,
великие ума метаморфозы,
от логоса до всем известной позы.
И с той поры нам ведомо поныне —
– гори огнём и вечно не остынешь,
ходи умом в одну и ту же реку,
чем славились индусы,
а вслед за ними греки,
как, впрочем, и иные мира человеки.
И обнаружим мы, одни и те же воды,
в них обретают веру мудрые народы,
а пустота не терпит суеты,
в ней навсегда исчезнем я и ты,
и лучше, в ауре баньяна,
не беспокойте духов медного кальяна.
Ледяное кружево
Не взыщите, Шри Ауробиндо,
мы прибьёмся к северной звезде,
пусть умами властвует говинда,
закалённый в ледяной воде.
На краю той самой Ойкумены,
что романтик живо описал,
верх берут языческие гены,
сколько ни пленяй их Тадж Махал.
Звёздных истин серебристый иней,
не растопит гений ста голов,
ледяною каплею застынет,
пар горячий вриндаванских снов.
Пусть накроют тундру кружевами,
древние пророчества веданты,
но ударит в бубен здешний свами,
снежные с небес сойдут атланты.
В ореоле северных сияний,
ледяною обернётся санкхья,
в белоснежном шёлке одеяний,
хокку ей к лицу и даже танка.
Пирамиды
Остроугольный демон пирамид,
безмолвствующий в росписях по склонам,
здесь неприемлем культ кариатид,
и не ваяют в гипсе аполлонов.
Здесь вековая стынет тишина,
блуждают в катакомбах чьи-то тени,
под пирамидами фантомная страна,
небытие преодолевший гений.
Влечёт неудержимо древний склеп,
загробной мистикой таинственного плана,
как будто меткой обозначил Имхотеп,
входную дверь космического клана.
После цезаря
За цезарями – сплошь цезарионы,
то конь в сенате, то сожжённый храм,
восходят те, чьё имя – легионы,
пародия кривая, безнадёжный хлам.
Бездарные дела, убогие причуды,
поруганная вера в муках на крестах,
лукавые