тело казалось чужим, тяжёлым, налитым, боль окутывала его с ног до головы. И казалось, что если он попробует хоть пальцем дёрнуть, то станет только хуже.
Оливер не спешил открывать глаза, пытался привыкнуть к ощущениям и ужасно боялся, что как только окончательно придёт в себя, на него упадёт осознание жестокой реальности. Что его снова изобьют или, гораздо хуже, он увидит избитых до смерти Ника и Генри, не сможет им помочь и останется совсем один.
Мальчик болезненно вздохнул и медленно открыл глаза, понимая, что лежит на полу их комнаты в абсолютной темноте, а из звуков до него доносилось похрапывание других мальчишек, которые давно уже спали, не соизволив даже хоть немного помочь ему, да постукивание по дверце старого платяного шкафа.
Оливер осторожно сел, морщась от боли, сильно закашлялся и уже было потянулся к карману за ингалятором, когда вспомнил, что Донован его разбил.
«Вот же ублюдок! – рассерженно подумал мальчик. – Когда-нибудь он непременно за это поплатится!»
Оливер огляделся, с паникой замечая, что ни Ника, ни Генри нигде поблизости не было видно. Рассеянным движением он почесал затылок, пытаясь собраться и логически подумать, где они могут быть в этот момент.
Последнее, что Оливер помнил перед тем, как потерять сознание – это мерзкую рожу Тома и то, как он сам с силой вцепился в его жирные патлы, с одним-единственным желанием оттащить того от Генри. Сердце мальчика быстро застучало в груди, стоило только вспомнить решительное лицо друга и его тёмные глаза.
«С ним всё в порядке», – сказал себе Оливер, хотя и сам не очень в это поверил, а затем не придумав ничего получше тихонько позвал:
– Генри?
Ответом ему послужила тишина, Оливер замер, прислушиваясь, выискивая глазами малейшее движение. Ничего. Только вдруг по дверце шкафа застучали сильнее. «Его спрятали в шкафу?!»
Оливер тут же резко вскочил, не сдержав стон боли, положил ладонь на живот. Он болел настолько сильно, что мальчику казалось, будто ножом резали его внутренности. Прихрамывая и морщась от болезненных ощущений, мальчик доковылял до шкафа, дрожащими руками открыл его и испытал какое-то лёгкое разочарование, когда оттуда вместо Генри вывалился Ник.
Лицо его было опухшим и покрасневшим от слёз, возле носа виднелись следы засохшей крови, а правое ухо довольно сильно раздулось и выглядело намного больше левого.
– Оливер! – громко воскликнул Ник, не сдерживаясь, всхлипнул и крепко обнял мальчика. Так сильно, что тому на одно мгновение почудился треск собственных костей. Оливер, сдерживая очередной болезненный стон, погладил друга по макушке, мысленно укоряя себя. Ник был его лучшим другом очень долгое время, так почему же за Генри он сейчас переживал намного сильнее?
«Всё потому, – мысленно попытался убедить себя Оливер, – что его отделали намного сильнее, чем Ника или меня. Он, может быть, сейчас вообще при смерти, и поэтому я так сильно переживаю».
– Оливер! – снова воскликнул Ник, отстраняясь