– с полей Фрисландии и холмов Явы. Что-то, чего никогда не смогли ни открыть, ни даже предположить ее отец и муж, оказывается, всегда было скрыто в глубине души их дочери и жены.
Теперь слава Мата Хари пробивалась повсюду. Прежде всего – к полчищам иностранных корреспондентов в Париже, всегда ожидавшим какой-то истории с легким романтичным флером, которая могла бы заинтересовать читателей. А появление этой интересной индийской танцовщицы было на самом деле хорошей историей!
Один румынский корреспондент в Париже смешал звуки Востока с цыганской музыкой своей родины. Как и все румыны, впадающие в раж при виде красивой женщины, он нашел в Мате Хари «чужеземную философию в нежности ее тела, в рифме ее движений, в ее небрежных и в то же время возбуждающих движениях, в трагических угрозах ее глаз и рук, в задумчивой молитве ее полных любви жестов, в ее воображаемых любовных утехах, ее зажигательном отступлении, ее извращенном даре, ее невинном триумфе над природой и чувственностью».
Румын продолжал: «Это было как заклинание. И казалось, что стены музея падут, что снаружи за ними не Авеню Иены, а какой-то далекий, неизведанный горизонт. Вековые леса дрожали под огненными поцелуями вечного лета. Пластичные, не уступающие высотой пирамидам пагоды на краю этой длинной, обсаженной розовыми кустами аллеи дрожали в голубой дымке пахучих благовоний. И тут появляется прекрасная женщина, производящая такое сильное впечатление своим искусным молчанием и четкой игрой жестов. Она символизирует невинную природу со всеми ее соблазнами, слабостями и радостями».
Весь 1905 год в Париже был лишь один человек, сомневавшийся и в Мате Хари, и в ее искусстве. Франсуа де Нион, писавший для аргентинской газеты «Ла Пренса» (Буэнос-Айрес) и испанской «Диарио» (Кадис) решил побеседовать с человеком, который много лет провел в Индии и был «настоящим ориенталистом».
Этот человек объяснил, что танцовщицы на Востоке никогда не выступают голыми, но всегда укутаны в белые покрывала, и что невинность в стране брахманов уже давно вошла в поговорку.
Поэтому де Нион задумался. Он начал сомневаться, не стал ли Париж жертвой обмана. «Неужели мы все еще живем во времена Людовика XVI, – спрашивал он, – который однажды с энтузиазмом устроил величественный королевский прием некоему иностранному послу, который, как оказалось потом, был обычным лавочником из Марселя?»
Пока месье де Нион продолжал свое расследование, Мата Хари приняла меры, которые могли бы дать хотя бы частичный ответ. Теперь она изменила сцену. Точно как и ее отцу, ей нужно было признание в больших масштабах. Встреча с одним пожилым господином направила ее в эту сторону. Этот месье был адвокатом, и звали его мэтр Эдуард Клюне. С этого момента он играл в жизни Маты Хари очень важную роль, которая завершилась лишь с ее смертью.
Мата Хари высказала мэтру Клюне свои желания. Клюне передал ее с теплыми рекомендациями своему другу, самому знаменитому импресарио Парижа Габриэлю Астрюку. Астрюк, который