Нет ни видящего, ни видимого; есть лишь бытие.
Пришло время Сардара Гурудаяла Сингха[5].
Включите свет! Мне нравится смотреть, как смеются мои люди. Я всецело против серьезности, но, к несчастью, мне приходится рассуждать о серьезных вещах. Однако это хорошо – поначалу придать вам серьезности; в этом случае легче возникает смех. В этом случае он приносит глубокое расслабление.
Маленький Альберт вбегает в деревенский магазин и бросается к прилавку.
– Эй, мистер, – кричит он старому Джоку, владельцу. – Мой папа чинил крышу, и из-под него выскользнула лестница! Сейчас он висит, держась за подоконник окна на верхнем этаже!
– Сынок, – отвечает старый Джок, – ты обратился не по адресу. Тебе нужен полицейский участок на той стороне дороги – беги быстрее!
– Да нет же, – возражает Альберт, – вы не поняли. Мне нужна пленка для фотоаппарата!
Одним воскресным утром преподобный отец Плесенинг приезжает, чтобы прочитать проповедь в маленькой часовенке загородной психушки «Здравствуй, крыша». Взойдя на кафедру, он вдохновенно витийствует и пустословит, рассуждая о вечных муках и адском огне, сладчайшей Божьей любви и ночных сошествиях Святого Духа. Неожиданно Безумный Мелвин вскакивает со своей скамьи, воздевает руки к небесам и кричит:
– Что за дерьмо! Почему мы должны слушать этого идиота? – Затем Безумный Мелвин улыбается и садится на место.
Наступает мертвая тишина. В совершенной растерянности отец Плесенинг поворачивается к директору больницы доктору Шизингу.
– Ничего себе! – запинаясь, произносит священник. – Должен ли я прекратить проповедь?
– Вовсе нет, святой отец, – зевая, отвечает Шизинг. – Этого больше не случится. Безумный Мелвин говорит правду лишь один раз в семь лет.
Два известных любителя музыки, кардинал Подхвостио и римский папа-поляк, потягивают вино и секретничают в личных папских покоях в Ватикане.
– Ты знаешь, – признается Подхвостио этому старому кексу, папе, – у меня есть совершенно особенная музыкальная подружка.
– В самом деле? – говорит папа.
– Да, – продолжает Подхвостио. – Я обращаюсь с ней как с гитарой: нажимаю пальцами сверху, играю снизу, и получается прекрасная музыка!
– Ну что же, – отвечает папа-поляк. – Должен признаться, что у меня тоже есть совершенно особенная музыкальная подружка.
– Неужели? – восклицает Подхвостио.
– Да, – продолжает папа-поляк. – Я обращаюсь с ней, как с граммофонной пластинкой: «ставлю» ее, и у нас начинается прекрасная музыка. А через три минуты я ее переворачиваю!
Ниведано…[6]
(Удар в барабан.)
(Джиббериш[7].)
Ниведано…
(Удар в барабан.)
Станьте безмолвными…
Закройте глаза… пусть ваше тело будет совершенно неподвижным.
Настало