она попросить Типпа быть осторожнее, как тот уже исчез со своей ношей за дверью.
В комнате повисла неловкая тишина, пока в конце концов Кива не откашлялась и не пробормотала:
– Спасибо. В смысле, за то, что привели Типпа.
Надзирательница – Наари – коротко кивнула.
– И за… помощь той ночью, – тихо добавила Кива. Она не взглянула на свежие ожоги на руке, не стала упоминать, что развлечься с ней решили именно надзиратели.
Это был не первый раз.
И даже не худший.
Но она все равно была благодарна, что тюремщица вмешалась.
Наари снова кивнула, и по ее отрывистому движению Кива сообразила, что лучше не продолжать. Но вот что странно: теперь, когда Кива знала имя надзирательницы, она не чувствовала прежней тревоги, прежнего… страха.
«Осторожно, мышонок».
Кива не нуждалась в отголосках отцовских предупреждений. В руках Наари покоилась власть над жизнью и смертью – жизнью и смерти Кивы. Она была надзирательницей Залиндова, настоящим оружием, смертью во плоти.
Мысленно пнув себя, Кива вернулась к выжившему мужчине и нащупала его пульс. Все еще слабый, но уже лучше, чем прежде.
От колодца Типп вернулся почти мгновенно, таща деревянную бадью, до краев наполненную свежей и чистой водой.
Когда Кива начала бережно отмывать лицо живого мужчины, Типп указал на двух мертвецов.
– А с ними ч-что случилось?
– Я не уверена. – Кива кинула быстрый взгляд на Наари, чтобы понять, как та отреагирует на их разговор. Надзирательница выглядела безучастной, поэтому Кива продолжила: – Но вот этот был весь покрыт их кровью.
Типп задумчиво вгляделся в мужчину.
– Думаешь, это он с-сделал?
Кива сполоснула тряпку и вернулась к слоям грязи.
– А какая разница? Кто-то думает, что он что-то сделал, иначе бы он здесь не оказался.
– Х-хорошая вышла бы история.
Типп кинулся к деревянному лабораторному столу со шкафом и принялся собирать вещи, которые потом понадобятся Киве. При виде его заботы она просветлела, но прежде чем Типп обернулся, Кива напустила на себя безразличие.
В Залиндове опасно к кому-либо привязываться. Чем сильнее ты к кому-то привязываешься, тем больнее потом будет.
– Уверена, у тебя бы история вышла хорошей, даже если на самом деле она не очень. – Кива наконец-то перешла к волосам мужчины.
– Мама г-говорила, что когда-нибудь я стану б-б-бардом, – улыбнулся Типп.
Тряпка дрогнула в руках Кивы, сердце стиснула боль: она впервые за три года вспомнила мать Типпа, Инеке. Ту обвинили в краже драгоценностей у аристократки и отправили в Залиндов, а восьмилетний Типп никак не хотел отпускать ее юбки, так что его кинули в фургон вместе с матерью. Шесть месяцев спустя Инеке порезалась во время работы на бойне, но надзиратели не отпускали ее в лазарет, пока не стало слишком поздно. Инфекция уже добралась до сердца, и через несколько дней Инеке умерла.
В ту ночь Кива долго прижимала Типпа